Сетерра. 2. Тайнопись видений - читать онлайн книгу. Автор: Диана Ибрагимова cтр.№ 37

– Ты там живая? – спросил он. – Потому как если неживая, то я тебе говорить ничего не буду. Сползай с полатей и иди вон наружу, чернодня жди и сгорай. Неживая если. А если живая, то я тебе скажу, что в деревню пошел, мясо продавать. Если живая, то пожри вот, потом спи. – Он поставил на полати чашку с кашей. – А не пожрешь, так и не спи. Кто не жрет, тот мрет. Не пожрешь, так помрешь, и тогда слезай и сгорай иди сразу.

– Спасибо, я поем.

– Там в плошке на столе чеснок с медом. Глаза им не три. Это для горла. Потому как горло когда больное и сопли до полу тянутся, то это чеснок есть надо. Чеснок потому что горит и все там лечит. Глаза не три. Мясо им трут, а не глаза.

Минуту спустя Зехма одевался и навьючивал на спину куль со шкурами, которые собирался продать в деревне. Сиина наблюдала, как он достает лыжи, не переставая говорить то ли с ней, то ли сам с собой, и ей мерещился Иремил. Когда охотник ушел, больная поднялась и сообразила, что ей намного лучше. Со лба упала влажная тряпица, пахнущая уксусом.

Сиина съела кашу и решила осмотреть дом. С северной стороны к нему примыкала баня, а вот живности у Зехмы не имелось, даже кур. Наверное, потому, что в лесу водились лисы. С собакой Сиина так и не подружилась, но, к счастью, Зехма забрал ее с собой.

В комнатах все было покрыто корками грязи, сала и гари. Охотник не отличался чистоплотностью, и хозяйству не хватало женских рук. Сиина толком не окрепла, но не удержалась, напилась чаю с диким медом и чесноком так, что прошибло потом, затопила баню, и пока та нагревалась, собрала все шкуры, разбросанные по полу, и начала драить и скоблить потемневшие доски.

Зехма вернулся к вечеру и не узнал холостяцкую обитель. Пахло мылом и всюду на веревках сушились вещи. Сиина, пока парилась в бане, занялась большой стиркой. Прежде черные от грязи половики и пыльные занавески приобрели первоначальный цвет, а пол выглядел непривычно чистым.

– Что тут за ярмарка? – проворчал Зехма, отряхивая на пороге деревянные сани, с которых только что сгрузил два мешка. – Все провоняла мылом своим. И сыро теперь. А печь-то раскочегарила, как в парилке! Как тут жить теперь? Если так раскочегарилось, то лучше в баню идти ночевать.

– А я и там повесила, – отозвалась порченая, расчесывая длинные светлые волосы.

Охотник застыл, крякнул и махнул рукой. Он казался таким знакомым, будто Сиина жила с ним с самого детства. Ее не смущало ни странное бормотание Зехмы, присущее человеку, который врос в одиночество. Ни шрамы. Ни то, что левого глаза у охотника не было совсем. На его месте даже веко срослось. Это стало видно, когда он снимал шапку и челка приподнялась, оголяя лоб. Может, из-за уродств он и пустил Сиину. Это между ними было общее.

– Чего принес? – спросила порченая, закончив заплетать косу и подходя к кулям.

– Чего принес, того принес. Ярмарка в деревне была праздничная, вот и принес. Продал свое, а другое принес. Потому как если не принести, то замерзнешь зимой до смерти. Не принесешь и замерзнешь.

– Уголь там, что ли? – удивилась Сиина.

– Глухая ты? – проворчал Зехма, снимая тулуп. – Я ж тебе ясно говорю – ярмарка была. А с ярмарки все всё тащут на праздник, не замерзнуть чтобы.

Сиина недоуменно уставилась на охотника.

– Тьфу ты, глупая девка! – рассердился Зехма. – Новый год позавчера наступил! Надо задобрить Мороза, чтобы не заморозило нас тут зимой. Новый год же! Я хотел пораньше сходить, да не успел. С кабаном надо было разделаться.

Сиина вспомнила, как охотник потребовал новогодний стих, когда она постучала. И беременная хозяйка говорила о празднике, но это не задержалось в памяти. Порченая раскрыла один из кулей и ахнула: он был полон орехов, пряников, конфет, бубликов и сушеных яблок, сыра и кругляшей масла, завернутых в чистые тряпицы.

К Новому году жители Большой Косы покупали сластей для покровителя зимы – Мороза. Согласно поверьям, в последний день тринадцатого трида и потом еще два дня после затмения он ходил по домам с мешком и собирал угощение, которым его задабривали, чтобы не жег острова холодом и скорее подпустил весну. Конечно, все это было сказочной выдумкой, причем непонятно откуда взявшейся, но роль Мороза давно переняли ребятишки и наперегонки бегали по домам соседей, нарядившись старичками. Иногда создавались пары из Мороза и Снежницы – его дочери, нежной и робкой, смягчающей суровый нрав отца. Якобы для нее Мороз и собирал гостинцы.

– Неужели к тебе детвора в такую даль ходит? – удивилась Сиина.

Сама она ни разу не видела праздник во всей красе. Ее прошлая семья на тридень запирала дверь и никому не открывала, а к Иремилу тем более не совались, поэтому сласти порченые лопали сами.

– Не ходит, – прокашлявшись, сказал Зехма. – Ну и что с того, что не ходит? Традиции они и есть традиции. Соблюдать их надо, потому как если не соблюдать, то поморозит и тебя, и меня. Всех поморозит. Не снаружи, так изнутри. Потому как традиции на то и соблюдают, чтобы хоть общее у людей было что-нибудь. А если традиции не соблюдать, то хуже волков-одиночек люди станут. Так хоть вспоминают, что люди они.

– Да кого ж ты этим всем кормишь? – спросила Сиина, с пыхтением волоча кули к столу, чтобы разобрать.

– А кто приходит, того и кормлю, – пробормотал Зехма. – А никто не приходит, так собаку кормлю. Шапку на нее надеваю, мешок вешаю на спину и за дверь ставлю, а потом запускаю и кормлю. Потому как традиции соблюдать надо. На то они и традиции. А собака традиции такие любит. Вот пинка она не любит, а это тоже традиции. Как нагадит в углу, так я ей пинка. Такие традиции не любит она, а Новый год любит. Да чего ты хохочешь-то? Ты смотри, как хохочет, аж в слезы.

– А где собака? Уже за дверью поставил?

– Не хочет она в дом пока, – отмахнулся Зехма. – Гуляет пусть.

Сиина улыбнулась, вынимая покупки и чувствуя стыд от счастья. Вот бы и остальные были здесь. Как же они там, бедняжки? Что с ними теперь? Есть им где спать? Хорошо ли едят?

– Дурная девка, – проворчал Зехма, поднимая крышку и опуская в погреб мешок с картошкой. – То смеется до слез, то плачет до слез.

– Ох и накупил ты, – всхлипнула Сиина. – Наготовлю я вкусного.

– Собаку накормить надо сначала. И ты одевайся и за порог иди.

– Я-то зачем?

– А будешь Снежница. Собака Мороз, а ты Снежница будешь. Одевайся и за дверь иди. Традиции потому что, – сказал охотник, снимая с гвоздя вязаную шапку на завязках. – Ватник надень, а сверху скатерть. Есть у меня скатерть в сундуке.

– А скатерть-то на кой нужна?

– Снежницей будешь, сказал же! – опять рассердился Зехма. – Снежница на то и Снежница, что как снег белая вся. А какая из тебя Снежница в ватнике? Скатертью обмотайся, бери мешок и за порог иди.

Сиина, утирая слезы тыльной стороной ладони и уже не зная, рыдать по семье или хохотать от причуд Зехмы, пошла за скатертью. Когда она откинула крышку ларя, раздался стук в дверь, и порченая вздрогнула от неожиданности.