Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего? - читать онлайн книгу. Автор: Ян Мортимер cтр.№ 61

То, что новые дороги сделали для путешествий, водные пути сделали для транспортировки товаров. В 1600 г. самым простым способом безопасной перевозки грузов по Франции были большие реки – Луара, Сена, Сона и Рона. Проблема состояла в том, что в какой-то момент грузы все-таки нужно было транспортировать от одной реки к другой, а это задача непростая. 56-километровый Бриарский канал, соединивший Сену и Луару, с 40 шлюзами, поднимающимися на 39 метров и затем опускающимися на 81 метр, был построен в 1642 г. Еще более амбициозный 24-километровый Южный канал, соединяющий Атлантический океан со Средиземным морем, был построен в 1666–1681 гг. В Германии в начале XVIII в. каналы связали Одер, Эльбу и Везер. В Англии под руководством Джеймса Бриндли был сооружен Бриджуотерский канал, открытый в 1761 г. Заказал его герцог Бриджуотер, вдохновленный Южным каналом; он понял, насколько выгодно будет перевозить водным путем уголь из Уорсли в Манчестер. Проект оказался настолько успешным, что в следующие 50 лет в Англии построили еще 6500 километров каналов. Подобные дешевые методы транспортировки топлива, необходимого для растущей промышленности, оказались жизненно важными для экономического развития Европы. После открытия Центрального канала в 1784 г. речные системы Сены и Соны – и, соответственно, Роны – оказались объединены, сделав возможной непосредственную транспортировку тяжелых грузов из Руана, Парижа и Ла-Манша в Средиземное море.

Возможно, вас это удивит, но корни авиации тоже лежат в восемнадцатом столетии. В течение тысяч лет люди пытались подняться в воздух, и им наконец это удалось. 21 ноября 1783 г. братья Жозеф-Мишель и Жак-Этьенн Монгольфье запустили в Париже первый в мире летательный аппарат с людьми на борту. Смельчаками, решившимися сесть в гондолу воздушного шара, сделанного из мешковины и бумаги и наполненного горячим воздухом, стали Пилатр де Розье и маркиз д'Арланд. Через десять дней Жак-Шарль и Николя-Луи Роберы взлетели на воздушном шаре, наполненном водородом. Все те люди, которые бросались со средневековых церковных башен, отчаянно размахивая надетыми крыльями, прежде чем разбиться насмерть; все натурфилософы, начиная еще с Роджера Бэкона в XIII в., проектировавшие устройства, которые позволяли бы человеку летать, как птице, – все они наконец-то были оправданы в своем убеждении, что люди смогут летать, пусть и совсем не так, как им представлялось.

В Европе началась настоящая мания воздушных шаров. Имена храбрых авиаторов быстро распространялись по всему континенту. В Британии Джеймс Титлер из Эдинбурга впервые поднялся в воздух в августе 1784 г.; Винченцо Лунарди через месяц взлетел на шаре в Лондоне. В октябре Жан-Пьер Бланшар проделал 112 километров в воздушном шаре, наполненном водородом, по Южной Англии. Редактор «Лондон Мэгэзин», писавший репортажи об этих полетах, весьма скептически относился к этой мании и пришел к следующему выводу:

Вскоре после этого, 7 января 1785 г., Бланшар вместе со своим американским покровителем, доктором Джоном Джеффрисом, перелетел через Ла-Манш, поднявшись на высоту около 1400 метров. Через два с половиной часа, выбросив из гондолы буквально все, кроме самих себя, они пролетели над Кале. Это было потрясающее достижение. Когда Бланшар 11 января явился в Париж, уже никто не говорил о «крутящихся, бесформенных дымовых мешках». Вместо этого сообщалось:

В Европе и Америке прошли сотни выставок воздушных шаров. В 1797 г. Андре Гарнерен впервые представил складной шелковый парашют для экстренной эвакуации с воздушного шара, тем самым положив начало новому повальному увлечению. Но на самом деле редактор «Лондон Мэгэзин» был не так и далек от истины. Полеты на воздушных шарах так и остались развлечением для зрителей, не имевшим почти никакого практического применения. По иронии судьбы, после стольких столетий мечтаний о полетах человечество, научившись подниматься в небо, просто любовалось своим изобретением.

Любой читатель, добравшийся до этого места в книге, уже, думаю, понял, что самой большой трудностью, с которой приходилось сталкиваться нашим предкам, было ненадежное и недостаточное обеспечение пищей. XVIII в. тоже не решил эту проблему, но, тем не менее, в нем случилось несколько сельскохозяйственных достижений, которые привели к повышению урожайности зерновых и плодовитости скота и, соответственно, помогли значительно смягчить страх голода.

Принято считать, что Сельскохозяйственная революция началась в Англии с нескольких умных изобретателей. Первым был Джетро Талл, изобретатель сельскохозяйственного оборудования, в частности, рядовой сеялки, впервые описанной в его книге «Конно-мотыжное земледелие» (1733). Его современник лорд Тауншенд разработал систему «Норфолкской ротации», при которой в разные сезоны на полях последовательно сажали репу, клевер, пшеницу и ячмень – и заработал себе прозвище «Репа Тауншенд». Еще известны имена Роберта Бейквелла и братьев Чарльза и Роберта Коллингсов, которые выступали за селективное разведение крупного рогатого скота. Все это на первый взгляд складывается в довольно красивую картинку – прогрессивные землевладельцы изобретают новые способы возделывания земли; только вот их современникам историкам эта картинка показалась слишком красивой. По словам одного из них, это «ужасно обманчивая карикатура». От Бейквелла отмахиваются, потому что одна из выведенных им пород полностью вымерла, а от лорда Тауншенда – потому что он явно не лично начал сажать репу для обогащения почвы. Тот же самый историк принижает значение и другого знаменитого реформатора сельского хозяйства, Томаса Кока, графа Лестерского, заявляя, что он был просто «хорошим публицистом (особенно в том, что касается своих достижений)» ^[126].

Сельскохозяйственных реформаторов, возможно, действительно слишком расхвалили в прошлом, но они все-таки заслуживают большей благодарности, чем считают современные историки-ревизионисты. Во-первых, «хорошие публицисты» как раз были необходимы, чтобы изменить давно устоявшиеся сельскохозяйственные традиции страны. И, хотя книга Джетро Талла не заставила фермеров наперегонки заказывать машины для посевной – даже редакторы признали это в предисловии к четвертому изданию, вышедшему в 1762 г., – из нее люди хотя бы узнали, что механические улучшения возможны. Тауншенд, возможно, и преувеличивал, заявляя, что первым стал выращивать репу в Норфолке, но сам факт того, что имя пэра стало ассоциироваться с таким скромным способом улучшения плодородия почвы, стал отличной рекламой, которая помогла распространить практику среди землевладельцев и фермеров-арендаторов. Короче говоря, Сельскохозяйственная революция состоялась только потому, что целый ряд реформаторов сумел изменить понимание того, насколько доходным может быть земледелие. Если рассматривать призовых овец Роберта Бейквелла и призовых коров Коллингсов с этой точки зрения, то даже неважно, что одна из их пород вымерла. Дело не в том, что именно их достижения в селекции оказались особенно важны, а в том, что фермеры начали понимать, что животные вовсе не обязаны быть такого же размера и веса, какими оставались с тех пор, как Ноев ковчег пристал к суше. Зачем выращивать тощих овец, у которых и мяса-то почти нет, когда можно выращивать больших и жирных и продавать их задорого? Когда Бейквелл стал требовать 80 гиней (84 фунта) или даже больше за одну вязку со своим призовым бараном, об этом заговорило все фермерское сообщество. Какой замечательной рекламой это стало для улучшившихся сельскохозяйственных процессов!