Большая книга ужасов 76 - читать онлайн книгу. Автор: Елена Усачева cтр.№ 16

Я уже убедил себя, что скрип идет оттуда, но вдруг заметил, что звуки не совпадают с движением.

Отрицательно качнул головой. Чернов пожал плечами.

— Я туда не пойду! — издалека сообщила Мара.

— Никто и не зовет, — отозвался Сумерник.

Дом был маленький. Чтобы войти в низкий дверной проем, Сумернику пришлось пригнуться. Дверь за ним захлопнулась. Над дверью висела подкова. Но не так, как я привык видеть — рожками вверх. Она лежала на боку.

В доме что-то грохнуло и покатилось.

Чернов дернул меня за локоть. А на меня вдруг такой страх напал, что я с места сдвинуться не мог.

Шарахнула дверь. На пороге появился Сумерник:

— Нет никого.

«Не ходи, — прошептал голос в голове. — Останься здесь. Я спасу тебя. Только тебя. Ты выбран».

Чтобы я когда-нибудь слушался подобных советов!

Совсем маленький домик. Для лешего. Там, наверное, всего одна комната.

Сумерник тер макушку:

— Ведер понаставили! Я чуть не упал.

Ага, значит, грохнуло — это ведро. Зачем здесь ведро?

Я стал озираться. Раз есть ведро, значит, должен быть и колодец. Или речка. Ни того ни другого тут не было.

— Пошли отсюда, — теребила Кирилла Мара. — Мы вообще зря с дороги сошли. Понятно же, что никакого трактора нет.

Трактор.

Да, нам нужен был трактор или другая мощная техника, способная сдвинуть «Ниву» с места. Здесь, конечно, трактора быть не могло. Откуда трактор у лешего? И правда, зачем мы пошли?

Я посмотрел в сторону дороги. Наваждение какое-то…

От дороги мы удалились на десяток шагов. Но сейчас она не просматривалась. Между деревьев не было никакого просвета.

— А как же… — начал я, но крик Чернова меня перебил:

— Еда!

Пустой желудок сжался, давая сигнал, что я должен немедленно бежать на этот зов.

Двоюродный стоял, припечатав нос к стеклу. Окно было как раз по размеру его головы.

— Какая еда? Там пустой стол, — отозвался Сумерник.

— Еда! — повторил Чернов. — Много. На столе.

Он бодро обежал угол и нырнул в дверь. Ему даже пригибаться не понадобилось — как раз по росту прошел.

— Не было там никакой еды, — пробормотал Сумерник и, заранее пригнувшись, пошел в дом.

Я посмотрел на Мару. Лицо у нее было испуганным.

— Тут нельзя есть! — прошептала она.

И это говорит человек, сожравший вчера заколдованные булки и до сих пор таскавшийся с украденной чашкой!

Я направился к входу, но мне навстречу уже шел Сумерник. Из-за того, что ему опять пришлось наклониться, он чуть не протаранил меня головой.

— Я же говорил, что нет никакой еды, — начал он. — Где этот балбес?

— Там.

Мара была бледна. Поднятая рука, показывающая на дом, дрожала.

Сумерник нахмурился:

— Он что, не выходил?

Желудок мой перестал требовать еды и послушно принял упавшее в него сердце.

Мара замотала головой:

— Он там! Там! Не выходил!

— Как это не выходил, если в доме пусто?! — возмутился Сумерник и, как-то особенно горестно согнувшись, поплелся обратно.

— Они его убили! — взвизгнула Мара.

Я затаил дыхание. Почему-то подумалось: если не дышать и вообще ни о чем не думать, то все обернется хорошо. Из дверей вместе с Кириллом выйдет Чернов, а в руках он будет нести батон хлеба и упаковку колбасы. Я бы такую колбасу прямо от целого куска отламывал. Не стал бы искать нож.

Вернулся Сумерник. Один.

— Да нет там никого.

— Слава! — Мара с воплем кинулась к двери. Сумерник вовремя успел отпрыгнуть. Что-то внутри опять грохнуло. Я посмотрел на нехотя закрывающуюся дверь и пошел к окну. Если Чернов увидел еду в окно…

Так и есть! Как в телевизоре, все было хорошо видно: Чернов сидел за столом и жрал бутерброд. От голода у меня голова закружилась и на мгновение потемнело в глазах. Двоюродный отхлебнул прямо из бутылки ядовито-желтой жидкости и снова впился зубами в колбасу.

Мне так захотелось оказаться за этим столом и сначала дать Чернову в лоб, отнять бутерброд, а потом есть и есть, пока силы не закончатся, что я подался вперед, представив, что через секунду буду стоять рядом с двоюродным. Удар о стекло был настолько неожиданным, что я обиделся — чего оно меня не пускает?

Чернов удар услышал, перестал жевать. Но посмотрел не в мою сторону — хоть я уже приготовился показать ему кулак, — а в стенку. Он там кого-то увидел, потому что отложил бутерброд, встал и вышел из зоны видимости.

Я опять подался вперед, чтобы сказать ему, пусть возьмет побольше еды. Но уперся носом в стекло. Плюнул на попытку попасть в комнату через окно и побежал к выходу.

На пороге стояла Мара. Вид растерянный.

— Там никого.

— Как же никого?! Да вот же! — Я показал в сторону окна, а сам обогнул недогадливую девчонку, чтобы заглянуть в комнату.

Ужас ледяной водой прокатился с затылка в пятки.

Стол был пуст. Прежде чем дверь закрылась, я успел заметить задравшийся деревянный заусенец на столешнице, скукоженный сухой листок. Как будто бы муха пролетела.

— Как же так? — пробормотал я.

Мне показалось, что в темном дальнем углу кто-то сидит. Ведьма? Прорисовывалась сквозь серость ее улыбка.

«Иди сюда», — позвали меня.

Попятившись, я чуть не рухнул с крыльца:

— Этого не может быть!

На ватных ногах подошел к окну.

Стол. Пустой. В углу сидит ведьма. Судя по всему — злая. Та, что не добрая. Добрых было две, злых осталась одна. Вот это она и есть. Улыбается.

От страха у меня зачесались мозги. До чертиков, до темноты в глазах захотелось оказаться в родной деревне. И пускай туча родственников. Пускай мама с дядькой ругаются за стенкой, пускай завтра контрольная по алгебре. Да хоть экзамен! Только бы не этот чертов лес.

А на столе перед ведьмой лежала книга. Я не сомневался, что знаю ее название.

— Хорошая книжка, — произнесла ведьма. — С детства мне нравилась.

Прямо какое-то вечное Глумово. И Парша с Поддыбьем. Что мы там еще проезжали?

— Так, — Сумерник закончил обход дома, — возвращаемся к машине. На месте во всем разберемся и найдем Славу.

— Никуда я не пойду, — замотала башкой Мара. — Слава! — вдруг рявкнула она, задрав голову.

Я вздрогнул. Очень уж демонично получилось. И тоже посмотрел наверх. Небо было серым. Впрочем, его особенно и не было видно за деревьями. Деревья эти качались. И скрипели. Или скрипело что-то другое. Но очень тоскливо. Зубы заломило.