Со смешными кудряшками на висках…
— Ну, будь по-твоему, дева, — вздохнул монах. — Не хочешь портки пачкать — не надо. Поди сюда, наследок! Эй, уснул никак? — В его голосе Сереге послышалась насмешка. — Не спи, волкодлак загрызет!
— Какой волкодлак? — озадачился Серега, исключительно из вежливости подставляя карман под чумазый и довольно тяжелый груз.
— Самый обыкновенный, — пояснил монах. — Оборотень!
— Ага… — слабым голосом отозвался Серега, который очень мечтал выключить мозг, чтобы не думалось обо всем этом — непостижимом и невесть откуда взявшемся.
Знать бы только, где найти выключатель!
— Эх, что за чпага нынче пошла?! — сокрушался монах. — Одна жменька только и помещается. Да ладно, сколько ни есть, а все богачество. Береги его, не растеряй!
Захлопнул сундук и усмехнулся:
— Вот бы настоятель локти кусал, коли бы видел, как я его добро разбазариваю! Ну, он-то безвозвратно окочурился, теперь на том свете ему черти крепко пятки смолят да огнем палят!
— Слушайте, — озадаченно сказала Малинка, — я вообще не понимаю… В ад попадают грешники, так? А настоятель — он же священник, как же он может быть грешником?!
— Все верно, — кивнул монах. — В давние времена здесь стоял хороший монастырь. И настоятелем был истинно святой человек. Отец Серафим его звали. Моя матушка хотела меня в монахи отдать, а отец Серафим противился, говорил, что я не для монастырской, а для мирской жизни создан. Больно уж, сказывал, много страстей Федьку обуревает! Меня, значит… При монастыре раньше сад был — глазом не оглядишь! Тут я и садовничал, а в деревню лишь изредка хаживал. Деревня тогда называлась Гости. Потом уже ее стали Погосты звать, ибо кладбище расползлось и всю деревню поглотило.
— Погосты! — ахнул Серега. — Погосты, а не Погости!
— В гости волей ходят, а не насильно волокут, — невесело усмехнулся монах. — Но помер святой отец Серафим от морового поветрия. Он отправился в рай, а в монастырь явился сущий аггел
[8].
Был он чужой человек. По крови русский, а по нраву сущий гарип, чужак-иноземец! В то время иезуиты
[9] пытались овладеть нашими душами, насадить в России свою лживую веру. Матушка-императрица Екатерина их в Россию не пускала, зато сынок ее, Павел Петрович, для них готов был двери распахнуть. Некоторые из них наползли в эти края и успели кого-то в свою веру обратить. Среди таких был и наш настоятель.
Потом пришел к власти император Александр Павлович и всю эту шушеру иноземную разогнал. Кто бежал, кто покаялся, а кто и затаился. Вот и наш настоятель затаился в монастыре…
И с тех пор пришла к нам беда. Всю братию он разогнал, оставил только своих приспешников, а когда узнал, что я мертвых насквозь вижу, испугался, что я ему помешаю морок на добрых людей наводить! Оклеветал меня перед людьми — мол, я пособник дьявола, а сам-то он и был дьявола пособник!
Он страшной силой владел… Умел горстью могильной земли упыря призвать куда угодно, хоть за версту от могилы его!..
Проклял он меня, потом насильно в монахи иезуитские постриг да замуровал заживо вот в этой келье с пятым углом. Он эту келейку нарочно приказал выстроить, ибо у них, у слуг дьяволовых, пятый угол — место встречи с их господином, врагом рода человеческого! Келью запер, да еще и кирпичом заложил.
Да только позабыл настоятель тут свой заветный сундучок. Замуровал его около меня. Вот небось бесился, когда хватился!
Монах взглянул на Малинку:
— Не передумала? Может, прихватишь горсточку серебра?
— Не хочу, — отпрянула она. — Золото я бы взяла, а это нетушки!
— Ну, будь по-твоему, — кивнул монах. — Однако же заболтался я с вами, чада мои. А ведь до полуночи уже всего ничего остается. Пора нам!
Он вышел из кельи.
Серега двинулся было за ним, но Малинка схватила его за руку:
— Ты ему веришь? Ты во все это веришь?
Голос у нее дрожал.
Сереге ужас как хотелось сказать храбрым голосом, мол, все это полная чухня и сказки, но он не любил врать без особой надобности, а потому кивнул:
— Да, а ты?
Малинка вздохнула и призналась:
— Я тоже, но это такой ужас!
* * *
Сапожников проехал покосившийся указательный столб с табличкой «Погосты» и обнаружил небольшой перекресток проселочных дорог.
— Здесь, что ли? — пробормотал он, медленно разворачивая автомобиль и пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте. — Что-то не видать встречающих…
В это мгновение зазвонил телефон. Николай Ильич выхватил трубку из кармана.
Серегин номер!
Но он знал, что звонит не Серега.
— Слушаю.
— Вы где, Сапожников? — спросил голос, который Николай Ильич слышал только раз, но запомнил на всю жизнь.
Голос доктора Краева.
— На перекрестке, — сообщил он. — Но я тут один. Никакой «Скорой» не видно.
— То есть как? — озадаченно спросил доктор Краев. — Странно… Какая-то накладка. Ладно, стойте где стоите, я буду через несколько минут. Не выключайте фары, пока я не перезвоню.
Разговор прервался.
Сапожников откинулся на спинку сиденья, пытаясь составить хоть какой-то план действий. Но это было невозможно, пока Серега в руках этого сумасшедшего.
Ему было спокойнее думать, что доктор Краев сумасшедший, чем верить хоть одному слову из того, что рассказывал отец Молотова.
Ждать пришлось недолго — буквально через пять минут телефон зазвонил.
— Выключите фары, — приказал доктор Краев.
Сапожников послушался, и тотчас рядом оказался большой автомобиль с мощными фарами, заливающими все вокруг ослепительным светом. Кажется, это был «Хаммер».
— Отлично, что успели до полуночи, — сказал доктор Краев. — Выходите из машины. Не забудьте контейнер. Давайте быстро! Надеюсь, вы один?
— Один, — буркнул Сапожников, подумав о полковнике Грушине, который сейчас блуждает где-то в темноте на выезде из города.
Сапожников заглушил мотор, взял ключи и полез из машины. В последнюю минуту он заметил телефон Грушина, так и лежавший под ветровым стеклом, и спрятал его в нагрудный карман ветровки.
Сапожников встал около машины, ожидая, что ему сейчас скомандуют что-нибудь вроде «руки вверх».