Екатерина, ни малейших сомнений, работала всерьез. В основу своего «Наказа» она положила три серьезнейших труда: «Дух законов» Монтескье, трактат итальянского юриста Бекариа «О преступлении и наказании» и сочинение Гельвеция «О разуме, о человеке»…
«Наказ» – работа серьезнейшая, без дураков. Он составлен человеком, искренне верившим в идеи так называемых просветителей.
Объясню суть, чуточку упрощая. В восемнадцатом веке мыслители и писатели, стремившиеся перестроить жизнь на новый лад, делились на две четко выраженных категории: энциклопедистов и просветителей. Энциклопедисты вроде Вольтера были публикой жутковатой, как две капли воды похожих на нашу перестроечную интеллигенцию, не к ночи будь помянута. Поскольку считали, что для торжества новых отношений меж людьми, новых идей, нового уклада жизни все старое – абсолютно все! –нужно сломать, не жалеючи. В том числе такие понятия, как дол и честь, верность родине и супружеству. Все это объяснялось «отжившими пережитками», а национальные герои подлежали развенчанию. Тот же Вольтер в своей гнусной пьеске обвинил Жанну д'Арко в скололожестве, а потом цинично пояснил: он, конечно, знает, что с французской национальной героиней ничего подобного в жизни не происходило, но ради торжества новых идей позарез необходимо осмеять «идолов», которым поклоняется «темный народ».
Вам это ничего не напоминает из нашего недавнего прошлого? Так-таки и ничего?
Просветители все же были публикой гораздо более вменяемой, приличной и заслуживающей уважения. Они считали, что прогресс, свобода и процветание легко достижимы: нужно только просветить людей, объяснить им, что жить нужно честно и благонравно: уважать друг друга, не нарушать законов, которые должны стать справедливыми – и все наладится… Это, конечно, утопия, романтика, чистейшей воды идеализм – но просветители, что важно, ничего не призывали сломать, осквернить, разрушить, а это совсем другое дело…
В «Наказе» совершенно серьезно говорится о массе самых правильных вещей. О «любви к отечеству как средстве успокоительном и могущем воздержать множество преступлений», о «хорошем установлении, которое воспрещало бы богатым удручать меньшее их стяжение имеющих» (т. е. о равенстве всех перед законом и укрощении тогдашних «олигархов» – А. Б.) Смертная казнь решительно осуждается, пытки клеймятся. Подчеркнута опасность разрыва меж богатыми и бедными (!). Встречается много хороших слов о свободе. «Наказ», без натяжек, проникнут гуманными и либеральными идеями.
Самодержавие признается необходимостью для России – но исключительно «ввиду обширного пространства империи и разнообразия ее частей». Целью самодержавного правления провозглашается не притеснение, а «чтобы действия их (Законов – А. Б.) направить к получению самого большого от них добра». Власть всех правительственных учреждений должна быть основана на законах, и нужно сделать так, «чтобы люди боялись законов и никого бы кроме них не боялись». Законы же должны запрещать только то, «что может быть вредно или каждому особенному (т. е. отдельно взятому человеку – А. Б) или всему обществу».
«Гораздо лучше предупреждать преступление, нежели наказывать». «Хотите ли предупредить преступление? Сделайте, чтобы просвещение распространилось между людьми».
«Наказ» прямо говорит о веротерпимости, против религиозных преследований: «ибо гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестоковыйные сердца».
Арест должен происходить исключительно по решению суда, а содержание арестованного под стражей «должно длиться сколь возможно меньше и быть более снисходительно, коли можно». «Решать дело надлежит так скоро, как возможно». «Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам».
Екатерина решительно выступала против «Закона об оскорблении величества» – весьма жуткого, по которому могли приговорить к смерти (и приговаривали!) за простую ошибку писца, переносившего на бумагу длиннейший, сложный официальный титул самодержца всероссийского. Или голову могли отрубить за то, что человек нечаянно уронил, запачкал или просто повернул лицом к стене портрет того же Петра I. Примеры того, что этот закон был не простой страшилкой, а исправно работал, к сожалению, истории известны во множестве.
Одним словом, это было, конечно, не руководство к действию – но именно проект улучшения жизни, отношений меж людьми, углубления гуманности, равенства и свободы. Так и следует к «Наказу» относиться – как к проекту, рабочему чертежу, по которому нужно строить.
Знаете, что самое любопытное? Когда «Наказ» через два года подготовили к печати, цензура сократила его примерно на четверть. По собственному почину, помимо воли Екатерины. И ничего удивительно в этом нет. Лишний раз убеждаешься в справедливости той грустной истины, что бюрократический аппарат сильнее любого восседающего на престоле. Екатерина располагала достаточной властью, чтобы без особого суда и следствия отрубить голову всякому цензору в отдельности или сослать их всех скопом куда-нибудь на Камчатку – но, когда цензура выступала в роли государственного учреждения, механизма, ни один самодержавный монарх не мог этому противостоять. В это трудно поверить, но так именно и бывало – и не раз, и не только с российскими монархами. Аппарат – это страшная сила!
Ну, а во Франции, не мудрствуя, «Наказ» запретили целиком, внеся его в реестр книг, которые запрещено печатать во французском королевстве, а равным образом и ввозить из-за заграницы. Боюсь ошибиться, но, по-моему, это единственный случай, когда в монархической стране запретили сочинение опять-таки монаршей особы…
И вот 14 декабря (вообще-то скверная для России дата!) был издан манифест, оповещавший страну, что императрица намерена созвать избранных по всему государству депутатов, дабы они, руководствуясь «Наказом», создали из хаотической массы старых и новых законов и указов новое Уложение. А заодно провели, выражаясь современным языком, широкую дискуссию, «дабы лучше нам узнать было можно нужды и чувствительные недостатки нашего народа». То есть речь шла не только о составлении нового свода законов, но и о том, чтобы всесторонне изучить насущные проблемы страны – и найти пути их решения.
Между прочим, с этой целью каждый депутат должен был привезти наказ от своих избирателей. Комиссия все более напоминала зачаток парламента…
Состав Комиссии прекрасно известен: 565 депутатов. Только 28 человек (5%) были «назначенцами» – от Сената, Синода и коллегий (тогдашних министров). Остальные избирались – дворянами, горожанами, государственными и свободными крестьянами, «служивыми людьми» (т. е. мелким военным и чиновным людом), казаками и «некочующими инородцами» (т. е. нерусскими народами, живущими непременно оседло, а под эту категорию попадали почти все «инородцы», за исключением разве что эвенков с чукчами). Для любителей цифр привожу точную статистику: 30% депутатов – от дворянства, 39% – от городов, 14% – от государственных крестьян, 5% – «назначенцы», 12% – все прочие.
Самое интересное – и поразительное! – это «выгоды депутатские», то есть привилегии, которые депутаты получали. Они превосходят даже те, за каковые порой ругают депутатов нынешних.