Соглашаясь на близость с ним, я подвергаюсь двойной опасности. Я могу пострадать физически, так как буду находиться рядом с ним, и он сможет причинить мне вред. А могла пострадать и эмоционально, подобно любой женщине, вступающей в интимные отношения с мужчиной, ведь следом за телом попытается следовать и крошечная частичка сердца.
К счастью, сердца у меня больше не было. В этом отношении я в безопасности. И у меня теперь достаточно жесткости, чтобы самой причинить кому-нибудь вред.
Мои призраки перешептываются за моей спиной, но я не слышу их. Есть только один способ, который поможет мне услышать их снова.
Я поворачиваю голову, чтобы принять поцелуй Дэррока.
Когда его губы накрывают мои, двойственность угрожает разорвать меня пополам, и если это ей удастся, то я могу потерять свой последний шанс выполнить мою миссию.
Я страдаю.
Я нуждаюсь в наказании за мои грехи.
Я погружаю руки в его волосы, вкладываю все свои эмоции в страсть, изливаю их в прикосновения, целую его жестко и грубо, выплескивая чувства. Я разворачиваю нас обоих и толкаю Дэррока к стене, целуя его так, словно он — единственное, что когда-либо существовало, целуя со всей человеческой страстью. Это как раз то, чего эльфам никогда не почувствовать, даже если они находятся в человеческой оболочке. Именно поэтому они так страстно жаждут увидеть нас в своих постелях.
На какое-то мгновение он заколебался и отодвинулся назад, в замешательстве уставившись на меня.
Мои глаза горели диким огнем. Внутри себя я чувствовала нечто, вселяющее ужас, но отчаянно надеялась, что смогу удержаться на краю обрыва, по которому сейчас шла.
Я рычу от нетерпения, затем облизываю губы и снова впиваюсь в него поцелуем.
— Еще, — требую я.
Когда он снова меня целует, последняя частичка, которая могла оставаться мною, умирает.
Глава 8
Мне потребовался целый гребаный месяц, чтобы вернуться.
Я уже трижды умирал.
Это было хуже, чем в девятнадцатом веке, когда мне пришлось купить билет на пароход и пересечь проклятый океан.
Обрывки реальности Фэйри были повсюду, разрушая этот мир, который я пытался сохранить.
Я опасался, что к тому времени, как я вернусь, он сумеет найти ее и стереть мою метку, и тогда ее будет невозможно выследить.
Но, оказавшись здесь, я начал ощущать ее присутствие.
Она жива. И все еще носит мою метку.
Однако, те эмоции, которые она сейчас испытывала, удивили меня. Я ожидал почувствовать горе. У людей близость обычно порождала некую эмоциональную связь, а ведь она убила меня.
Так почему же она чувствует похоть? Кого же она так сильно захотела, после того, как убила меня?
Я пытаюсь успокоиться, представляя, как выжгу свою метку с ее затылка.
И что же я увидел в переулке за книжным магазином, когда подошел поближе?
Женщина, которая вызвала меня, чтобы я ее спас, и которая нанесла мне удар в спину при первой же возможности, вовсе не была потеряна в Зеркалах, нуждаясь в помощи.
Она стояла в переулке возле моего дома, целуя ублюдка, который отдал приказ изнасиловать ее и превратить в при-йю.
А если быть еще более точным, то она прижималась к нему так, что буквально вдавливала его в стену, и засовывала свой язык глубоко в его глотку.
Мой монстр начинает биться в своей клетке.
Меня захлестывает ярость.
Глава 9
— Мак! Эй, Мак! Ты слышишь меня? Я спрашиваю, что, чёрт тебя подери, ты делаешь?
Я замираю. Ухожу глубоко в себя, в темноту, где я ничего не чувствую, если бы чувствовала, то не смогла бы с этим жить. Нет правильного или неправильного. Только отрешенность.
— Не обращай на нее внимания, — рычит Дэррок, не отрываясь от моих губ.
— Мак, это я — Дэни. С кем, мать твою, ты целуешься?
Я чувствую, как она носится из стороны в сторону за моей спиной, пытаясь разглядеть, кого я прижимаю к стене. Ветерок, что она создает при этом, развевает мои волосы.
Она видела его до этого дважды и узнает. Не хватало только, чтобы она донесла до аббатства новость: «Мак объединилась с Гроссмейстером, так же, как ее сестра. Как Ро и говорила! Гребанная предательница — это в ее проклятой крови».
Ровена, несомненно, воспользуется этим, посылая каждую ши-видящую для того, чтобы помешать мне и попытаться уничтожить. Эта узколобая сука способна приложить гораздо больше усилий, преследуя меня, чем когда-либо при охоте на фейри.
Внезапный порыв ветра колышет мою рубашку, а волосы взметаются вверх.
— Это не Бэрронс, — возмущенно зашипела Дэни.
Это имя словно ножом пронзило меня. Нет, это не Бэрронс. И если я не буду убедительна, его никогда больше и не будет.
— Это и не В’лейн! — в ее голосе гнев смешивается с недоумением, — Мак, что ты делаешь? Где, черт возьми, ты была? Я везде искала тебя. Целый месяц прошел. Мааак! У меня есть важные новости! Послушай меня! — последние слова она жалобно хнычет.
— Должен ли я от нее избавиться? — шепчет Дэррок.
— Она слишком упряма, чтобы сдаться, — шепчу я в ответ. — Дай мне минуту.
Я делаю шаг назад, улыбаясь ему. Никто не может упрекнуть фэйри в недостатке страсти. Она пылает в его не-совсем-человеческих глазах. Окунувшись в этот жар, я вижу удивление, которое он старается, но не может, скрыть. Полагаю, моя сестра была более… сдержанной, чем я.
— Сейчас вернусь, — обещаю я и медленно поворачиваюсь, собираясь с силами для разговора с ней. Что бы избавится от Дэни, мне придётся причинить ей боль.
У нее настороженное, нетерпеливое выражение лица. Непослушные рыжие кудряшки прижаты светящимся черным мотоциклетным шлемом. На ней длинный черный кожаный плащ и высокие черные кеды. Где-то под этим плащом Меч Луга, если только Дэррок уже его не почувствовал и не забрал. Интересно, если он все еще там, смогу ли я дотянуться до него достаточно быстро и пронзить себя прежде, чем она меня остановит.
У меня есть цели. Я сосредотачиваюсь только на них. Нет времени, и еще меньше смысла, предаваться угрызениям совести. Когда я исполню свой замысел — все, что произойдет здесь сегодня, и та боль, что я причиню Дэни, не будет иметь значения, потому что всего этого не будет существовать в том будущем, которое я создам.
Огромная свобода, дарованная мне, заставляет задыхаться. С этого момента, ничто, из сделанного мною, не сможет вернуться, чтобы потом укусить меня за задницу. Я вне штрафной зоны с тех пор, как решила переделать всё.
Я рассматриваю Дэни со странной отрешенностью, задаваясь вопросом: «Сколько всего я должна изменить для нее. Могла бы сделать так, что ее мать осталась жива. Дать ей жизнь, которая не ожесточит ее, позволит ей быть открытой и отзывчивой; позволит ей веселиться, как делали это мы с Алиной, играя на пляже, а не болтаться по улицам, охотясь и убивая монстров в столь юном возрасте… Сколько лет ей было, когда Ровена превратила ее в оружие? Восемь? Десять?»