Тайная дипломатия Кремля - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 61

В начале апреля 1943 года Литвинова вызвали в Москву — без объяснения причин. Прощаясь с ним, президент Рузвельт прямо спросил: «Вы не вернетесь?»

Несколько месяцев Литвинов числился послом, но понял, что в Вашингтон уже не поедет. В конце лета послом в США назначили Громыко. Литвинов сохранил пост заместителя наркома, но без определенного круга обязанностей. Ему то поручали то принимать экзамены в Высшей дипломатической школе, то решать хозяйственные вопросы наркомата.

В 1944 году Сталин потребовал от Наркомата иностранных дел анализа послевоенной ситуации в мире. Сформировали несколько комиссий. Одну из них возглавил Литвинов. Все предложили, по существу, одно и то же: создать вокруг СССР буфер безопасности, обезвредить Германию, не допустить создания в Европе военного блока, подписать с восточноевропейскими странами договоры о взаимопомощи.

Литвинов тогда сильно ошибся, предсказывая ход событий после войны. Он полагал, что главным противоречием станут англо-американские отношения и что СССР следует вместе с Англией бороться против гегемонии Соединенных Штатов.

Максим Максимович продолжал довольно откровенно беседовать с иностранными журналистами. Ричарду Хотлету, корреспонденту Си-Би-Эс в Москве, сказал, что политика СССР вернулась к «вышедшей из моды концепции безопасности, основанной на расширении территории, — чем больше вы имеете, тем выше ваша безопасность. Если Запад уступит советским требованиям, это приведет к тому, что Запад спустя то или иное время столкнется с новой серией требований». В беседе с известным американским журналистом Александром Вертом он и вовсе отметил, что Сталин и Молотов не верят, что добрая воля может стать прочным фундаментом новой политики, «поэтому они и захватили все, что плохо лежало».

По словам Ильи Эренбурга, Максим Максимович о Сталине отзывался сдержанно, ценил его ум и только один раз, говоря о внешней политике, вздохнул: «Не знает Запада… Будь нашими противниками несколько шахов или шейхов, он бы их перехитрил…»

В феврале 1946 года Литвинова вновь избрали депутатом Верховного Совета СССР. Это была монаршая милость — по должности ему депутатский значок не полагался, но Сталин к нему по-прежнему благоволил. Молотов же смотрел на Литвинова с отвращением. Присутствие Литвинова не давало Молотову забыть рукопожатия с Гитлером. А Вячеслав Михайлович хотел вытеснить этот эпизод из памяти.

10 апреля 1946 года к Литвинову пришел американский посол Уолтер Беделл Смит. Судя по записи беседы, Максим Максимович просто уклонился от сколько-нибудь серьезного разговора:

«Посол заговорил о взаимоотношениях между нашими странами. Советский Союз и США — единственные могущественные державы, которые могут решать вопрос о войне и мире. Американцы все больше и больше спрашивают себя, каковы цели СССР и как далеко он стремится идти. В его поведении много загадочного, и это внушает тревогу…

Смит приехал сюда, чтобы помочь установлению сотрудничества, и хочет действовать и говорить прямо и откровенно. Он откровенно высказал эти свои мысли тов. Сталину, но не знает, что ему надо дальше делать.

Я сказал, что, вероятно, тов. Сталин, соответственно, ответил ему на интересующиеся его вопросы. Оговорился, что я американскими делами не занимаюсь и не в курсе деталей… Посол пытался вернуться к вопросу о взаимоотношениях, но я перевел разговор на темы о погоде и спорте».

17 июля 1946 года Максиму Максимовичу исполнилось 70 лет. На следующий день его попросил заглянуть заместитель министра Деканозов, верный соратник Берии (впоследствии вместе с ним и расстрелянный). Деканозов, ведавший кадрами, сообщил коллеге:

— Мне поручили сообщить вам, что вы освобождены от работы и переведены на пенсию.

Литвинов получил персональную пенсию союзного значения. Это сохраняло ему некоторые житейские привилегии, столь важные в скудной советской жизни. Максим Максимович написал Сталину письмо и попросил дать ему какую-нибудь работу. Литвинова вызвал член политбюро и секретарь ЦК по идеологии Андрей Александрович Жданов:

— Вы писали товарищу Сталину. Мы хотим поставить вас во главе Комитета по делам искусств.

Максим Максимович возмутился:

— Я ничего в этом не понимаю. Да я и не думаю, что искусство можно декретировать…

Жданов рассердился:

— Какую же работу вы имели в виду?

— Чисто хозяйственную.

Никакой работы ему не дали. Он начал составлять словарь синонимов, каждое утро ходил в Ленинскую библиотеку и все же томился от безделья. «В кремлевской столовой, — пишет Илья Эренбург, — он почти каждый день обедал с Яковом Захаровичем Сурицем, бывшим послом в Афганистане, Норвегии, Турции, Германии, Франции. В грустных разговорах они отводили душу. Суриц умер в день похорон Литвинова, пережив Максима Максимовича всего на несколько дней…»

Литвинова сняли с партийного учета в МИД, перевели в парторганизацию домоуправления, тоже своего рода унижение. Литвинов ходил туда на партсобрания — сидел, слушал. В доме Литвинова, по воспоминаниям бывшего посла Олега Александровича Трояновского, витал совсем иной дух, чем в других высокопоставленных семьях. Эту атмосферу создавала и его жена, занимавшейся художественными переводами.

Известный писатель Корней Иванович Чуковский летом 1932 года зашел к Айви Литвиновой в дом на Спиридоновке: «Очень изящная квартира, окнами во двор, флигелек при наркоминдельском доме; обстановка такая, в которой живут за границей средней руки доктора, присяжные поверенные и проч. Комната Литвиновой: книги в хорошеньких переплетах, картина Маковского, художественный плакат на революционную тему, сделанный каким-то иностранцем, и, что больше всего меня поразило, целая этажерка, прикрытая плюшевой занавеской, — ее ботинки, около 20 или 25 пар. Я пришел к ней просить ее от имени издательства Academia, чтобы она перевела на английский язык мои детские книги. Она согласилась».

Литвинов не скрывал скептического, а то и саркастического отношения к происходящему, явно осуждая кампанию шпиономании и репрессий. Понимая, что его прослушивают, продолжал критически отзываться о советском руководстве. Молотова он презирал и называл Каменной задницей. Своего недавнего подчиненного Громыко считал слабым профессионалом.

Литвинов был спокоен, уверен в себе и играл не в домино, как крупные советские руководители, а в бридж, которому научился в Англии. Слушал музыку, много читал. Он был веселый, светский человек. Ему нравилось быть в центре внимания. Несмотря на полноту, любил танцевать. С удовольствием носил введенный для дипломатов мундир.

28 мая 1943 года появился указ президиума Верховного Совета СССР о введении дипломатических рангов для дипломатических работников НКИД, посольств и миссий за границей. Постановлением Совнаркома вводилась форменная одежда со знаками различия — вышитыми золотом звездами на погонах. Получившим ранг посла полагался мундир с (генеральскими) погонами без просвета с вышитыми звездочками и металлической золоченной эмблемой — двумя скрещенными пальмовыми ветками.