Я защищал Ленинград - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 11

Когда немцы нас прижали, всё лишнее мы бросили. Я избавился от противогаза, шинели и вещмешка. За всё это время кухни я не видел, мы получали только сухари. Когда выходили из окружения, то питались - кто чего найдёт, на полях рвали морковку, капусту. Картошку не собирали потому, что боялись разводить костры. По пути встречалось много брошенных домов, в них тоже попадалось съестное. Количество людей в нашей группе постоянно менялось, было и по двадцать человек, было и по триста. Солдаты были из разных частей. И артиллеристы были, и танкисты без танков, да много, много было разных. Куда мы выходили, я не знаю. Нас вели сержанты и старшины, куда они нас вели, туда мы и шли, как бараны. Многие сдавались в плен, очень много сдавалось в плен, почему, я не знаю. Но были такие, которые бросали оружие, были и такие, которые переходили и с оружием. Было всяко. Мало того, что сами уходили, других тащили, тех, кто не хотел, и такое было. У меня мысли о сдаче не возникало: во-первых, я знал, как немцы относятся к таким, как я. До войны тоже проходила кое-какая информация: была такая «Коричневая книга», я её читал. Кое-кто думал, что немцы будут хорошо относиться к пленным, а я знал, что мне всё равно пощады не будет. Во-вторых, был всё же патриотизм. Мальчишки, как я, были патриотами. Сдавались люди постарше, обременённые семьёй, думали: «А может, выживем, а чего мы будем воевать за эту власть?» У многих были в семьях репрессированные, многие были против колхозов, всякие люди были. Немцы разбрасывали с самолётов листовки, бросали дырявые бочки, чтобы пугать нас. Нас не преследовали. Против крупных подразделений немцы, конечно, выставляли заслоны и громили их, а на мелкие группы внимания не обращали. Карт у нас не было, в населённые пункты мы не заходили и двигались в основном по ночам. Вышли мы где-то под Кингисеппом, город был уже занят. Для прорыва была собрана большая группа - человек шестьсот-семьсот. Прорывались по окраине Кингисеппа, я был ранен пулей в левую часть груди с переломом угла лопатки, пуля прошла около сердца. Сначала я как-то двигался, вероятно, держался на характере, а характер у меня был!.. После того как вышли к своим, я уже ничего не помню. В Копорье нас погрузили в эшелон и привезли в Ленинград, там - в Александро-Невскую лавру, где оказали первую помощь, а потом - в институт акушерства, там я и лежал. Госпиталь был громадный. В нашей палате лежало семь человек, все «грудники». Помню, ходячие раненые принесли с Бадаевских складов патоку вместе с землёй, рассказывали, что там всё сгорело. В госпиталь я поступил 22 августа, а выписался числа десятого октября. Числа семнадцатого мне нужно было явиться в «распред» на Фонтанку, 90. Вот я явился туда, меня раздели на комиссию. Там спрашивают: «У вас есть, где здесь жить?» Я отвечаю, что да, я питерский, живу с мамой.

Они говорят: «Ну вот, получите паёк и на две недельки домой». Так я три или четыре раза ходил «на две недельки», пока у меня всё не заросло. Кажется, в конце февраля 1942 года пришёл покупатель из 70-й стрелковой дивизии (впоследствии - 45-я гвардейская сд) и забрал меня с собой. Самые страшные дни блокады я провёл дома с мамой. У неё была карточка служащей, конечно, это не иждивенческая, но тоже совершенно не достаточная для выживания. Спасались мы благодаря сделанным впрок запасам и моему пайку. В госпитале мне сказали: «У вас задето лёгкое, поэтому надо бросить курить». Раз надо, я и бросил. Мне в день полагалась по пачке папирос «Звезда» - были такие хорошие папиросы. Каждый день мама ходила на Кузнечный рынок и меняла папиросы на хлеб. Конечно, организм у меня был ослаблен, но по сравнению с другими - всё же более-менее.

В 70-й дивизии я служил во взводе разведки артиллерийского полка, которым командовал Кадацкий. Сперва был рядовым, а потом присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром отделения. Я ещё не совсем поправился и поэтому только значился разведчиком, а пока посадили на телефон при штабе. Дивизия стояла во втором эшелоне. Наше подразделение располагалось в Рыбацком. Приказ № 227 «Ни шагу назад» нам прочитал политработник, мы пропустили его мимо ушей. Это был обыкновенный приказ, для меня он ничего не давал потому, что я знал, что я должен делать - вот и всё. У нас была такая организация «Смерш», они часто вызывали и спрашивали: «Что у вас говорят? Расскажите, пожалуйста, какие у солдат мнения, разговоры?» Я говорю: «Нормальные». В общей массе, конечно, были такие люди, но были и другие люди: если они видели, что кто-то переходит к немцам, так они по этим, своим же товарищам, стреляли. Особенно это было в 1941-1942 годах, а с 1943 года, особенно после Курской битвы, всё было уже наоборот. Изменилось мышление у солдат, они поняли, что тоже могут побеждать. Вероятно, обстоятельства толкают людей, которые не очень уравновешенные, не очень преданные. Им безразлично, что, чего и как, они согласны на всё, лишь бы сохранить свою драгоценную жизнь. А есть люди другие, перед ними одно - долг. Вы знаете, такое слово было: «надо», так вот люди жили и таким словом - «надо». Я лично вот такой товарищ, который слушал, что такое «надо».

С 25 на 26 сентября 1942 года мы переправились через Неву и высадились на вторично захваченный «Невский пятачок». Переправлялись на различных плавсредствах. Лично я переплывал Неву на плоту, на нём нас было не больше десяти человек. У самого берега в нас попали, но тут было уже мелко. Наверно, были жертвы, но меня не задело. Выбрался на берег, здесь недалеко под оставшимся фундаментом было вырыто укрытие, где расположился наш командный пункт. Я почти никуда не ходил, а всё время сидел на телефоне в этом «бункере». Постоянно шли сильные обстрелы, 14 октября произошло прямое попадание. Придавило и меня, и Кадацкого. Я потерял сознание, но нас откопали. У меня была тяжёлая контузия и балкой хорошо приложило по спине, я ничего не соображал, не мог двигаться, меня рвало. Перекосило лицо, кружилась голова, и при этом я ничего не слышал и не мог говорить. Помню только, что когда меня принесли к Неве, то там, под берегом, в ожидании переправы, лежало очень много раненых. Как меня переправили на правый берег, я не помню. Я начал понимать, что происходит вокруг, только когда наш санитарный эшелон проезжал город Мичуринск. А где я был до этого, как меня перевезли через Ладожское озеро, не помню.

Интервью и лит. обработка А. Чупрова

В июне 1941 года я был в отпуске. Пришёл с отпуска в воскресенье, а 22-го война началась.

Мне ещё не было восемнадцати лет, но я был комсомолец. Как же, «Мать Родина зовёт». Я пришёл в военкомат и подал заявление, но его у меня не приняли, сказав: «Ты ещё успеешь, побываешь». Я отвечаю: «Так я хочу сейчас. Когда там ещё успею». И пошёл к комиссару военкомата. Он говорит: «Хорошо, успеешь, попадёшь. Возьмём. Рано, конечно, но возьмём, раз у тебя есть желание». И я записался в Армию народного ополчения.

Создававшиеся дивизии именовались по названиям районов Ленинграда, в которых они формировались. Третья Фрунзенская дивизия народного ополчения формировалась на улице Правды. Её командиром назначили полковника Нетребу. Он был Героем Советского Союза. Это звание ему присвоили за финскую войну.

С нашей электростанции в народное ополчение ушло 35 человек. Забегая вперёд, скажу, что вернулось только семеро.