Несвоевременные мысли эпохи Третьей Империи - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сатановский cтр.№ 51

Кнопка (в документах он значился как Кент, но все звали его по-домашнему) у брата был не единственным котом. Точнее, в Москве — единственным. Но в Израиле коты разглядели в брате добрую душу и после того, как рыжий кот ушёл в лучший мир, открыли на него загонную охоту, как могут только кошки, карауля у машины. Первой в доме появилась серая в полоску Молли. За ней Чак, чёрный с белым — его крепкую гладкошёрстную мускулистую фигуру охватывало смешное подобие плавок. Последней из допущенных к домашнему проживанию стала пушистая чёрная Пуся с белым кончиком вечно поднятого хвоста. Прочим пришлось удовольствоваться гиной: участком у дома, заросшим цветочными кустами, кактусами (которые в местном климате цвели в открытом грунте) и ивой. Там поселилась Пуха с котёнком и влюблённым в неё чужим котом. Кот был кастрирован, так что проявлять чувства мог, только нежно соприкасаясь с Пухой носами, что радовало сентиментальную маму.

Это, повторим, были домашние и придомовые кошки. Прочих (штук двадцать) кормили на улице, пристраивали и пытались стерилизовать (когда удавалось поймать), что выходило не всегда. Так что иногда в команде появлялись котята. Откуда у мамы появилась такая любовь и забота к хатулям, сказать трудно. То ли из детства, где у неё был чёрный кот, в эвакуацию ушедший из вагона ночью на станции и не успевший вернуться до того, как поезд отправился в путь. То ли из «Джельсомино в стране лжецов» Джанни Родари, где одной из героинь была любившая кошек тётушка Кукуруза. Когда законники запретили прикармливать кошек, мама израильскую юриспруденцию проигнорировала. Потом она умерла — сразу после того, как домашние кошки и коты по очереди закончили земной путь. Тех из них, кто жил на улице, прикармливал брат. А потом на него обрушился инсульт — и стало не до маалотских котов. Как всегда в этой жизни бывает с кем и чем угодно. Что можешь делаешь, пока можешь. А потом будь что будет. Вечного ничего нет.

Правда, у младшей племянницы — военврача, оперирующей с утра до ночи в престижном госпитале в Иерусалиме, дома жили под кондиционерами сибирские коты — Оскар и Снорка. С трёхслойной шерстью, приспособленной к самым лютым морозам, саврасые, со смешными тёмными курчавыми валеночками на задних лапах и по-птичьему нежным мяуканьем. Очень модная с какого-то времени в Израиле порода сумасшедшей стоимости. Котёнком Оскар был нелеп со своими огромными ушами и лапами, но с годами фигура подровнялась под их размер, и он вырос в громадного, по кошачьим нормам, зверя. С детства привык дремать на голове у мужа племянницы живым меховым беретом. И в зрелом возрасте проявлял позывы к тому же, не помещаясь нигде, кроме компьютера, за которым тот работал. Правда, когда в семье появились девочки-близнецы, чтобы спасти кота от их горячей любви, пришлось ставить домик на шесте, куда они за его хвостом не могли забраться. Какая кукла сравнится с живым тёплым пушистым котом?!

Ну и, понятно, в деревне у автора продолжает жить Мурчик. Некогда гроза котов и главный кавалер местных кошек, потерявший в сражениях изрядную часть шкуры и в конечном счёте кастрированный ради его же пользы по медицинскому предписанию. При том что живость характера он сохранил и мышей ловит по-прежнему, но драться перестал — или почти перестал. Попытки вызывать его на поединок были. Территориальные животные. Львиный прайд охраняет свой участок, тигр, ягуар или пума — свой. А домашний кот, что от хозяина досталось. Попытки прихватить чужое он, как правило, жёстко пресекал. Хотя и тут были исключения. Тот же Мурчик умудрился приютить (в прямом смысле слова) жалобно мурлыкавшего холодной осенью под елью кота-потеряшку. Того назвали Миси, привили и выписали паспорт, хотя был он прожорлив, ленив, труслив, нахален и стремился объесть хозяина, оставив своё на потом. В общем, всё как у людей. Но перегнул палку, пытаясь охотиться на мурчиковых мышей, и ушёл, откуда пришёл…

Автор, собственно, намеревался вспомнить про ходящего по золотой цепи кота учёного (у Пушкина едва ли не самый популярный персонаж). На иврите «хатуль мадан». У юмористов в Израиле про него есть рассказ, основанный на контрасте культур и ассоциаций. Ибо в русскоязычном пространстве это словосочетание с детства знакомо каждому, а воспитанный на ивритской литературе человек его не понимает, хоть кол ему на голове теши. Но раздумал. Писать про котов интереснее, чем про разницу культур и прочие цивилизационные аспекты. То ли летняя жара навеяла. То ли воспоминания. То ли карма, что бы это на самом деле ни было такое. За кадром остались рыбки, хомяки (два) и собаки, которые ещё не появлялись на страницах написанных им книг. Существенное упущение. Наверное, Джеральд Даррелл навеял. Великий английский писатель, которого автор полюбил с «Переполненного ковчега» навсегда, понимая величие Шекспира, Диккенса и Голсуорси. Но сердцу не прикажешь. Так что вспомним про котов. Хатулим, они и в России хатулим…

Сколько живёшь — оптимизма не прибавляется. И это понятно. Жизнь проходит. Сил всё меньше, времени тоже, и хорошо ещё, когда понимаешь, что после тебя будет с детьми. А это непонятно. При советской власти перспективы были ясны на десятилетия. Это было чистой воды враньём, как выяснилось под конец, но оптимизм придавало. Страх был, осторожность в выражениях (у тех, кто поумнее), неприязнь к делавшим карьеру ценой потери всего человеческого (если предположить, что изначально оно в них было) и много что ещё. Но социальный оптимизм присутствовал. Поскольку партия делала для этого всё. За что ей не то чтобы спасибо — она это для себя делала, точнее её руководство обеспечивало собственное будущее, но всё же. Не было ни черта, полки в магазинах полупустые или вовсе пустые, ни накормить население, ни одеть, ни жильё нормальное предоставить начальство не могло, но оптимизм был. Поскольку все считались равными. Теоретически, как выяснилось, не на самом деле, но всё-таки…

Потом, после того как всё ухнуло, оказалось, что нормальная жизнь, к которой честные и принципиальные люди так стремились, в них не нуждается. Бандиты и жулики всех мастей, казнокрады и карьеристы, бездельники и работники сексуального труда подняли головы, и оказалось их много. Из бывших они были комсомольцев или партийно-профсоюзных органов, государственники или глобалисты, оказалось не важно. Как не важны оказались их национальность и спешно обретенное вероисповедание. В проруби всплыло и по ней поплыло то, что всегда и плавает. Разной степени душистости, но не с ароматом розовых бутонов. Вне зависимости от сферы деятельности. При этом все ломанулись зарабатывать деньги, и некоторым это удалось. А некоторым удалось заработать очень много. Списки «Форбс» об этом свидетельствуют. Тоже понятно. Не то чтоб вся страна процвела и заколосилась, но дефицит пропал как понятие. Выяснилось, что, если государство людям не очень мешает, с базовыми потребностями они сами разберутся.

Опять-таки, какое-то время по умолчанию предполагалось, что бывшие противники будут так рады превращению СССР в группу стран, играющих по правилам, что помогут, чем могут. И воцарятся в мире согласие и гармония. И исчезнет вероятность войн. А на обломках самовластья напишут имена… в общем, даже и не важно, чьи имена на них напишут. Но будет хорошо. Оно и стало. Преимущественно тем, кто стал властью. Поскольку выяснилось, что демократия никакой справедливости не предполагает. Порядка и процветания тоже. А с налаживанием новой управленческой системы, когда беспредела стало меньше и финансовые потоки пошли через государственную кассу, оказалось, что главное, кто на кассе сидит и куда эти потоки направляет. Тут бухгалтеры, скромно называющие себя финансистами и экономистами, главными и стали. Ну и ещё юристы. Потому что законы надо подкладывать куда надо, чтобы народ не серчал. Это власти понимают. То есть ограбят до нитки, но по закону. Оно и окружающим приятно. И страха нет. Хотя противно.