Несвоевременные мысли эпохи Третьей Империи - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сатановский cтр.№ 38

Автобусы, которые шли до парка, были с закруглёнными краями крыш, старые. В Москве тогда ещё не было больших троллейбусов и автобусов. Никто «Икарусов» и в глаза не видел — они появились позже. Жёлтые, красивые длинные автобусы. Или серо-голубые, с длинными рогами троллейбусы, выходившие на маршрут из парка напротив школы, где дети, жившие в их доме, учились. Некоторые были с поворотным кругом посередине, там, где гармошка из толстой чёрной резины соединяла половинки, ходившие ходуном, когда эти изделия будапештского завода поворачивали к остановке, или отваливали от неё, как уходят в море, отвалив от пирса, корабли. Он не знал тогда, что побывает в Будапеште, где их делали, когда Венгрией управлял Янош Кадар и его страну в шутку звали «самым весёлым бараком социалистического лагеря». Тогда «Икарусы» ещё выпускали — на дворе был только 1978 год, и Венгрия была яркой, красочной. Невероятной. Старинные здания, не мрачные, как в Ленинграде, где он был в 1970-м, а раскрашенные во все цвета. Но это было уже в институте.

Именно в детстве, в маленьком автобусе, шедшем до парка, он на всю жизнь приучился не садиться в общественном транспорте — если он не совсем пустой. Способствовала этому мама, подпихнув его со словами «уступи женщине место». Было ему тогда лет пять, и место он уступил, но не той, кого мама имела в виду. Поскольку обзор закрывали пассажиры, со всей непосредственной детской логикой он крайне вежливо предложил садиться стоявшей по соседству красивой девушке, а мама, как выяснилось, полагала правильным уступить его не ей, а только что вошедшей в салон старушке. Как-то там они между собой разобрались, и своё место старушка получила, но чувство жгучего стыда за ошибку и дурацкое положение, в котором он невольно оказался, осталось на всю жизнь. После чего он не садился практически нигде, предпочитая цепляться за поручни — на всякий случай. Девушки, старушки… пускай они сами между собой разбираются. Хотят — садятся, не хотят — как угодно. Главное, чтобы решали без него.

В подростковом возрасте и позже это выручало. Галантный юноша ценим женщинами, особенно нагруженными кошёлками с продуктами, а в его детстве и юности это был главный пассажир в Москве и Одессе — двух городах, которые он знал лучше всего. Что до поручней, со старших классов пришла мода балансировать (лучше без рук), стоя на поворотном круге Икаруса. А потом это его перестало волновать. С появлением жены и детей, надо думать. Когда сначала в переполненном автобусе заботишься о беременной жене (уступать места даже на позднем сроке, вопреки воспоминаниям стариков о том, какие в СССР все были воспитанные и вежливые, в стране победившего социализма не любили), а потом о детях, не до подростковой эквилибристики. Женитьба из большей части людей быстро вышибает юношескую бестолковость. А с теми, кто от неё не избавится, как правило, разводятся. И обижаться тут можно только на себя. С поправками на то, что и девушки бывают со своими загибами — но это неисправимо. Хотя с этим не согласится ни одна женщина.

Много с тех пор воды утекло. Мальчик вырос и успел не то чтобы состариться, но войти в возраст, который вежливо называют пожилым. То есть если помрёшь, то неожиданно для всех, и окружающие на поминках будут обсуждать безвременность того, что ты дал дуба (не случайно это выражение возвращает к трогательному эпизоду из детства). Жил интересно, много видел и некоторые вещи из тех, которые хотелось, успел. А что не успел, то, наверное, не нужно было хотеть. Хотя, с другой стороны, успел и то, о чём в детстве не думал — и вообще не думал. Случайность. Плывёшь по речке, ворочая головой по сторонам и стараясь, чтобы под пороги не затянуло, — кое-что успеваешь. И не успеваешь оглянуться, как жизнь заканчивается. Другие дети с другими мамами гуляют по паркам и читают книжки под деревьями. Дубы даже необязательны. Хорошая сосна, каштан или платан, вроде тех, что растут на Приморском бульваре в Одессе, с гладким серо-зелёным стволом, тоже сойдут. Главное, чтобы листва или хвоя окрашивали окружающее в зелёное.

Жалко, что папа рано умер, так и не увидев окружающий мир. Америку, Европу, Израиль… Он был любопытным — ему бы понравилось. И мама, пережившая его почти на сорок лет, ушла. Они куда дольше живут, мамы. Но и они не вечны. А с какого-то момента жить со всеми неизбежными в старости болячками становится неинтересно. Хотя и внуки любят, и внуков любишь, и правнуки вокруг. Но когда точно знаешь, что тебе не так много осталось, с правнуками толком не успеваешь даже познакомиться. Они очень милые, и твои дети и внуки их любят, как ты в молодости, но они из другой эпохи. У них всё будет иначе. Хотя в главном то же самое. На это надеешься с вечным советским заклинанием: хоть бы не было войны. И — прямиком в детство. К дубу, которого, наверное, давным-давно уже нет в парке. Но ты-то его помнишь… В чём, на самом деле, смысл жизни? По большому счёту в скамейке под дубом. Она у каждого своя, и каждый человек, сколько бы лет ему ни было, в каком-то уголке души остаётся ребёнком. Только жалко, что вместе с ним умирает и это…

Что означает непрерывное повторение американцами фразы, что у них там демократия? Её непрерывно пишут их газеты, произносят в телевизоре, и это, наверное, наиболее часто и непрерывно произносимая фраза об Америке. Никто не говорит, что это самая справедливая в мире страна — это на самом деле не так. Никто не утверждает, что в ней жить безопаснее, чем во всём прочем мире, — и это не так. Хотя есть масса мест, где с этим ещё хуже. В том числе потому, что туда залетали американские ВВС и разнесли вдребезги всё, что у тех было до этого визита. Никто, кстати, не претендует и никогда не претендовал на то, что США устроены лучше прочих. Ну что-то такое пытался в ООН говорить Барак Обама, но выглядел крайне неубедительно. Да что там! Шутом гороховым он выглядел, этот до крайности разрекламированный американский президент, который с самого начала своей карьеры строил её на цвете своей кожи — и, судя по всему, к концу карьеры оставался самодовольным как индюк, совершенно никчемушным политиком.

Американская демократия, судя по всему, что автор наблюдал на протяжении собственной жизни и читал про Америку в книгах людей, которые знали её куда лучше, чем он (хотя и ему довелось узнать её очень неплохо), означает, что власть диверсифицирована в её пределах куда больше, чем во всех прочих странах мира, вместе взятых. То есть право делать гадости окружающим странам, подвергать опасности жизни населяющих эти страны людей, рассматривать под лупой их грязное бельё, открыто их грабить или тихо запускать руку в их карманы принадлежит в Америке кому угодно. Это и конгресс США, и американские суды, и американские спецслужбы, и средства массовой информации, да и вообще кто угодно — лишь бы он (не важно, государственная структура, корпорация или частное лицо) захотел это сделать. И после этого они там у себя, на Большом Острове За Океаном удивляются, что их в этом мире никто не любит! Их полюбить просто — когда хорошо не знаешь. Но разлюбить, после непосредственного знакомства, ещё легче. Особенно конгресс.

Если Америка не хочет выполнять подписанные ею договоры, она их просто отменяет. Выходит из них, и всё. Причём даже не продумывает последствий. После этого непонятно, зачем эти договоры должны выполнять другие и чего в Штатах обижаются, подозревая, что их обманывают. Скорее странно, что при таком отношении к своим обязательствам кто-то им верит и что-то с ними подписывает. Автору всё больше кажется, что все эти бумажки, о которых с таким уважением говорят прорабатывавшие их на протяжении всей своей жизни дипломаты, не стоят той целлюлозы, на которой напечатаны. Ну, подписал ты договор с грабителем, что он обязуется сделать то-то и то-то. И не делать того и этого. Что это изменит, когда он свяжет тебя по рукам и ногам (а суть любого договора именно в этом) и ты полностью окажешься в его власти? Желающие могут попробовать. Дипломаты хотят есть и пить, давать детям образование и чтобы их уважали. Интересы страны, которую они представляют, некоторых из них волнуют. Но необязательно. Так что вопросов тут много.