Театральная площадь - читать онлайн книгу. Автор: Валерия Вербинина cтр.№ 49

— Ты уже два или три раза говорил о войне, — не удержавшись, напомнила Ирина. — И в этом году, и в прошлом. Но никакой войны до сих пор нет…

И она самым очаровательным образом повела плечами. Глаша тем временем успела скрыться из передней, унося с собой шубу, которую надлежало повесить в особый шкаф.

— К счастью, — прокомментировал Калиновский, ослабляя воротник, — к счастью. Да, я тебе подарок приготовил…

— Что за подарок? — загорелась Ирина. Она любила украшения, а маршал определенно знал в них толк.

— А посмотри… Нет, не тут, — сказал он, когда они вдвоем оказались в гостиной, заставленной мебелью с перламутровой инкрустацией.

Через столовую и личный зал для экзерсиса они прошли в будуар, прилегающий к спальне балерины. Будуаром называла эту комнату сама Ирина, хотя поначалу не могла справиться со столь сложным словом и говорила «бодоар».

Как и маршал, Ирина принадлежала к тем, кто при предыдущем строе был никем, а при нынешнем стал если не всем, то многим. Балет вывел ее в люди, и благодаря ему она достигла такого уровня жизни, о котором в детстве даже мечтать не могла. Однако ей пришлось многое наверстывать и учиться: как писать без ошибок, как различать имена писателей и художников, да и просто как поддерживать беседу, претендующую на интеллектуальность. В том, что касалось ее балетной ипостаси, Ирина знала, что она не гений, но брала феноменальным трудолюбием и упорством. Она могла мелом начертить на полу круг и затем крутила фуэте, что называется, на пятачке, то есть на очень ограниченном пространстве, пока хватало сил. В моменты, связанные с жизнью вне балета, Ирина старалась приблизить к себе знающих людей и, как губка, впитывала все, что они говорили. Потом в нужный момент она повторяла их мнения и таким образом создала себе репутацию неглупой женщины. Книги по большей части были ей скучны, но изобразительное искусство она уважала, и квартира ее была увешана подлинниками самого лучшего качества. К хорошей мебели балерина также была неравнодушна, хотя понятие стиля все же оставалось ей чуждо, и каждая комната в огромной квартире была обставлена по-своему. Мебель в будуаре была белая, с позолотой и наводила на мысли о шике дурного тона, но Ирина этого не замечала, как не замечала и того, что ее неряшливость порой производит весьма невыгодное впечатление. Она не умела убирать за собой, а Глаша, которая приходилась ей двоюродной сестрой, не всегда исполняла свои обязанности должным образом, пользуясь своим родством. На креслах с бархатной обивкой валялись лифчики и грязные трусы, со спинки стула свешивался пеньюар с пятном под мышкой, но Ирина видела только плоскую коробочку, лежащую на подзеркальном столике. С радостным возгласом Седова бросилась к ней и, подняв крышку, обнаружила внутри ожерелье с крупными бриллиантами. Они таинственно переливались, завораживая своим мерцанием, и балерина застыла на месте от восторга.

— Вещь? — спросил Калиновский.

— Вещь, — подтвердила Ирина, счастливо улыбаясь.

Маршал как-то странно дернул ртом и усмехнулся.

— Любишь меня? — уронил он.

— Люблю, — кивнула его собеседница.

— И спишь с другим?

Завороженная блеском бриллиантов, Ирина сначала даже не поняла, что именно Калиновский имеет в виду, — а когда наконец сообразила, было уже поздно. Он ударил ее в лицо кулаком. Коробка вылетела из ее рук и укатилась под стол, ожерелье выпало и осталось лежать на ковре. От удара Ирина покачнулась, но тут Калиновский снова замахнулся, она попятилась и рухнула на софу, стоящую у стены.

— Только не по ногам, только не по ногам! — отчаянно закричала она, прикрывая колени, в то время как озверевший маршал набросился на нее и принялся осыпать беспорядочными ударами.

— Сука! — орал он. — Шлюха! Курва!

В дальней комнатке — самой маленькой, тесной и похожей скорее на чулан — Глаша навострила уши, завздыхала и закрестилась на висящий в углу образ. Едва завидев сегодня на пороге мрачного Калиновского, она сразу же поняла, что добром дело не кончится. Вмешиваться она не собиралась — хотя Глаша и приходилась Седовой родственницей, ее коробила роскошь, в которой жила балерина, и домработница считала, что пара тумаков двоюродной сестре, так сказать, частично восстановит баланс справедливости.

— Ты думала, я не узнаю, что ты с ним спишь?! — кричал Калиновский.

— С кем? — прорыдала балерина.

— С этим твоим… плясуном канатным! Зашел сегодня в бильярд сыграть с ребятами… Сыграл, называется! Ты, оказывается, вчера его здесь принимала! Ах ты…

— Это неправда! — проскулила она.

— Как неправда, мне Генрих сам сказал! Сука!

И, продолжая осыпать Ирину бранью, он схватил первое, что попалось ему под руку, — ее же грязные трусы — и засунул ей в рот.

— Грязнуля! Вечно разбрасываешь везде свои тряпки… — Он обрушил на нее очередную порцию площадных ругательств, но вовсе не ее бытовые привычки больше всего бесили его в эти мгновения. — Нашла с кем путаться…

Она скорчилась на софе, ее волосы растрепались, кровь текла у нее из носа, из разбитой губы, и ни один из тех, кто ходил в Большой театр любоваться ее выступлениями, не признал бы ее сейчас. У нее был такой жалкий вид, что Калиновскому стало совестно. Но тут он вспомнил, что она изменяла ему, выставляя в смехотворном свете, и опять начал заводиться.

— Найду этого ублюдка, ноги ему переломаю…

Ирина затрепетала и вытащила изо рта трусы, которые действовали как кляп. Машинально она стала вытирать ими кровь.

— Его вчера здесь не было, — торопливо проговорила она, — не веришь мне, спроси у Глаши, у дворника, у кого хочешь… Я сказала, что он был со мной, потому что… потому что у него неприятности… Клянусь, у меня с ним ничего нет! После смерти той идиотки, которая отравилась, он вообще никого видеть не хочет…

— Врешь, — проворчал Калиновский, но не слишком убежденно.

— Клянусь! Ну не было его здесь… Я не хотела, чтобы его арестовали… потому и сказала… Я не думала, что Генрих тебе все донесет…

— А обо мне ты подумала? — вскинулся маршал. — Каково мне быть соперником этого… плясуна! В каком свете ты меня выставляешь? Меня, знаешь ли, многие не любят! Черт его знает, что они могут использовать против меня…

Ирина залепетала, что она не подумала… не хотела ему навредить… что ей и в голову не могло прийти сделать что-то, что может быть использовано против него…

«Ах, Дарский, ах, сволочь, — думала она, — на бильярде, значит, играли… Армейские товарищи! И донес… жизнь мне испортил… вон два зуба шатаются… ищи теперь зубного… Ах, Леша, Леша, да что же в самом деле такое… Дорого ты мне обходишься…»

Она наконец заметила, чем вытирает кровь, и с отвращением отбросила от себя тряпку.

— Что твой Вольский натворил? — буркнул Калиновский.

— Он не мой, — ответила Ирина. И хотя она старалась говорить равнодушно, в словах ее все равно чувствовалась тень сожаления.