Опалин поднялся с места. Он даже спиной чувствовал, что Маша смотрит на него с осуждением, хотя он вовсе не собирался — ввиду всех открывшихся обстоятельств — арестовывать премьера. «И что такого они все в нем нашли? — с неудовольствием подумал Иван. — Ну, внешность, конечно, и на сцене он выглядит куда лучше, чем в жизни… Но как можно настолько терять голову?»
— Что ж, я очень рад, что все выяснилось, — скучным официальным тоном промолвил он.
Вольский повернулся, поглядел на Антона, и, хотя тот вовсе не собирался уступать ему дорогу, как-то само собой получилось, что молодой опер оказался в стороне, а Алексей вышел из канцелярии, высоко неся голову. Следом за ним кабинет покинула Ирина Седова.
— Это было вовсе не обязательно, — негромко заметил он, когда они были уже у лестницы.
— Нет, это было обязательно, — горячо возразила Ирина. — Я поговорю с Геннадием, пусть этого подлеца уволят, пусть его выгонят из органов, посадят! Он же только и делает, что цепляется к тебе!
Вольский остановился.
— Вот уж с кем точно не стоит обо мне говорить, так это с твоим маршалом… — заметил он с ледяным смешком.
— Леша…
Забывшись, она положила руку ему на плечо. Вольский ничего не сказал, он только повел плечом так, словно стряхивал какую-то грязь. Кровь бросилась молодой женщине в лицо. Седова опустила руку.
— Ненавижу, когда мне делают одолжения, — заметил Алексей. — Особенно такие, о которых я не просил.
— Что, мне надо было стоять и смотреть, как тебя арестуют?
— Они бы не осмелились, — ответил он с непоколебимой уверенностью.
— Леша, очнись… Ты что, не видишь, что творится вокруг? Мужа Веры Кравец арестовали и… переломали ему все ребра на допросе… Сейчас такое время, когда эти могут все!
— Касьянов все-таки отбился от попыток приделать «Озеру» счастливый финал, — промолвил Алексей, словно не слыша ее слов. — Постарайся сегодня не опаздывать на репетицию.
Он стал неспешно подниматься по лестнице, а Ирина стояла внизу, глядя ему вслед. Но спокойствие Вольского было только напускным. Он вошел в класс, где Бельгард и танцовщики обступили его с расспросами. Не отвечая, Алексей сделал несколько шагов по залу, затем подошел к зеркальной стене и совершенно неожиданно для окружающих, сжав кулак, нанес по ней удар. Зеркало всхлипнуло и треснуло, посыпались осколки, иные из которых были острые как бритва. Как они не порезали Вольского — уму непостижимо; он даже не попытался отойти в сторону.
— Ты с ума сошел! — ахнул Людвиг Карлович, бросаясь к нему. — Прекрати!
Он заставил Алексея сесть на стул концертмейстера Сотникова, но беглый осмотр подтвердил, что Вольский только немного поранил костяшки пальцев.
— Как это все ужасно, — пробормотал Бельгард. Он казался совершенно убитым.
Алексей быстро вскинул на него глаза.
— Ужасно? Что ужасно?
— Да все. Убийство Виноградова, потом Платон Сергеевич… И энкавэдисты в театре ведут себя как дома…
— Не вижу ничего ужасного, — отрезал Алексей, поднимаясь с места. — Наоборот, прекрасно, что Головня больше не пытается учить Касьянова, как надо улучшить балет… И что мне больше никто не дерзит, — добавил он с усмешкой, вскидывая голову. — Два абсолютно бесполезных человечка… Что стоим, маэстро? — обратился он к Сотникову, который смотрел на него, пораженный до глубины души. — За рояль, и давайте уже начинать! Командуйте, Людвиг Карлович!
Глава 23. Подарок
Что делает сначала беспокойное любопытство человека, а потом и жадность кошелька!
Балетмейстер И. Вальберх, дневник 1802 г.
В тот день Ирина вернулась домой сравнительно рано — всего лишь в восьмом часу вечера. Ноги у нее гудели от усталости, но в целом она была довольна собой. На репетиции ее похвалил не только Касьянов, который все-таки старался не ссориться со своими исполнителями, но и Вольский, от которого доброго слова было дождаться так же трудно, как снега в июне. Премьер не был склонен к дипломатии, и если он о чем-то говорил, что это ему нравится, значит, так оно и было на самом деле.
— А у нас гости, — почему-то шепотом сказала домработница Глаша, принимая шубку хозяйки, и глазами указала на вешалку. Ирина увидела знакомую маршальскую шинель и собиралась было спросить, почему домработница так странно себя ведет, но не успела. В следующее мгновение на пороге гостиной возникла высокая плечистая фигура маршала Калиновского, и сразу же стало казаться, что в просторной передней семикомнатной квартиры балерины не хватает места.
— Здравствуй, Ирочка, — фамильярно и вместе с тем ласково промолвил маршал. — Ну что, наплясалась сегодня?
Ирина насторожилась. Калиновский отлично знал, что она не терпит пренебрежения к своей работе, и старался не шутить по этому поводу. И вот, пожалуйста, снисходительное «наплясалась». Как будто она в кабаре каком-нибудь выступает, право слово.
— Была трудная репетиция, — небрежно промолвила она, поворачиваясь к большому позолоченному зеркалу на львиных лапах, стоящему в прихожей. — Но ничего, кажется, все утрясли. Скоро генеральные — общая и для учеников училища, для своих… ну, как мы обычно делаем…
Калиновский смотрел на нее, щуря свои желтоватые рысьи глаза, которые почему-то казались немного раскосыми, хотя на самом деле такими не были. Некоторые уверяли, что у него взгляд хищника; Ирина же считала, что ее любовник — обыкновенный хороший мужик, который из царских унтер-офицеров дослужился до Маршала Советского Союза. Он был темноволосый, с легкой проседью, которая только добавляла ему шарма, и крупноватыми чертами широкого лица. Женщины находили его интересным, и Ирина не раз задумывалась, любит она его на самом деле или лишь терпит возле себя. Ей нравилось чувствовать свою власть над тем, кто сам облачен реальной властью — ведь маршал считался правой рукой не кого-нибудь, а самого товарища Сталина. Иногда она жалела, что не может выйти за Калиновского — у него уже имелась законная супруга, с которой он сочетался браком еще во время империалистической войны. Законная половина происходила из той же деревни, что и сам будущий маршал и, само собой, не умела даже толком держать вилку и нож — не то что ее муж, который мало того что стремительно поднимался по карьерной лестнице, но и заодно озаботился приобрести образование и кое-какие манеры. С ним рядом было не стыдно находиться даже в качестве любовницы — не говоря уж о том, что такое положение автоматически означало зависть всех знакомых женщин.
— А как твоя работа? — спросила она из вежливости, хотя дела Калиновского ее мало интересовали. Он всегда говорил одно и то же с незначительными вариациями, и она поневоле начинала думать, что управление государством — чепуха, вокруг которой слишком много всего наворочено.
— Был на совещании, — ответил маршал, — сидел рядом с хозяином. — Так нередко называли Сталина те, кто был знаком с ним лично. — Немцы строят новые самолетные заводы, расширяют морскую программу — плохо дело… Не исключено, что весной придется воевать.