– Ребята, отвернитесь. Опустите глаза.
Блондинка остановилась футах в двух от ствола, направленного на ее красивое, но пугающе пустое лицо, открыла рот и что-то произнесла одними губами, не сумев издать ни звука. Со второй попытки она сказала: «Хорошо», соглашаясь со своим подчиненным положением. Но при этом она не сводила глаз с Джейн и явно хотела сказать что-то еще. Рука, прижатая к груди, отодвинулась, словно вдруг потеряла вес и теперь не столько подчинялась женщине, сколько, освободившись от силы тяжести, двигалась под воздействием тех немногих электронов и протонов, которые солнечный ветер приносил даже в отсутствие солнца. Прежде чем женщина отважилась потянуться к пистолету, Джейн сказала:
– Отойди в сторону. Отойди и дай нам пройти.
Казавшаяся неуправляемой рука медленно вернулась к груди, потом опустилась. Женщина отошла в сторону.
И тут заговорил один из двоих детей, шедших сразу же за Джейн, мальчик по имени Харли. Голос его дрожал.
– Ма? Ма? Мама?
Блондинка уставилась на него.
27
Увидев мать, появившуюся в этот ночной час из толпы, Харли подумал, что, может, еще не все потеряно, что их жизнь еще наладится. Он видел ее впервые с того дня, когда десять месяцев назад родители привезли его в эту так называемую школу. А вдруг жизнь иногда напоминает научно-фантастический фильм, вдруг эта женщина из ФБР и этот шериф способны противостоять даже злобным инопланетянам или той силе, которая изменила людей? Негодование и печаль отхлынули, и он заговорил с матерью.
Она посмотрела на Харли, и тот понял, что мать его узнала. Глаза ее находились в тени, а лицо поначалу было бесстрастным, но он понял, что где-то в глубине души она оставалась, как всегда, его мамой, хорошей и доброй, нежной и любящей.
И опять он заговорил с нею, и она протянула к нему повернутую вверх ладонь, чтобы он мог положить на нее свою руку, которая не раз ерошила его волосы, трогала лоб – нет ли жара, – поправляла галстук, когда он в воскресенье надевал выходную одежду. Харли услышал свой голос. Он говорил, что любит ее, и это было правдой. Любил и всегда будет любить.
Он перевел взгляд с руки матери на лицо и увидел, как оно перестает быть естествнным, появившееся на нем выражение было не тем, что он видел прежде, не тем, которое говорило о воссоединении матери и сына. То была озабоченность, но неистовая и извращенная, и улыбка на губах была улыбкой торжества, а не любви, словно тот, кто управлял женщиной, не мог сдержаться и выражал свои чувства через нее, одновременно заставлял ее притворно улыбаться.
Руки соприкоснулись, пальцы матери превратились в когти, схватившие Харли. Он вырвал руку, отпрянул от нее, и женщина из ФБР попросила ее отойти. Его мать – не мать, а ее оболочка – подчинилась, ее лицо снова стало бесстрастным.
Из горла Харли непроизвольно вырвался жуткий звук, и мальчик сказал себе, что это не повторится. Он ничего не потерял. Он много месяцев твердил себе, что назад пути нет, что все эти странности навсегда отрезали путь к нормальной жизни. Но даже если он ничего не лишился этим вечером, то все равно чувствовал себя так, будто снова потерял мать, и пожалел, что позволил себе надеяться на лучшее.
Женщина из ФБР сказала:
– Харли, милый, все будет хорошо, слышишь? Обещаю, с тобой все будет хорошо. Возьми Дженни за руку. – Нет, она не улыбалась, но на ее лице была написана та доброта, которую он надеялся увидеть на лице матери. – Дженни, возьми Харли за руку. Помогите друг другу.
Харли и Дженни Бун шли сразу за женщиной-агентом. Дженни протянула руку, и Харли был благодарен ей за это.
Они двинулись дальше, и все смотрели на них так, словно вот-вот набросятся. Харли не стал искать глазами ни мать, ни отца в толпе, хотя уверен был, что тот здесь. Он не знал, куда повезут его и других детей, как долго они пробудут в пути, что ждет их в конце, но это не имело значения – в Доменной Печи им больше нечего было делать.
28
Словно манекены, которых оживили и вызвали сюда с витрин, чтобы объявить об упразднении всего человеческого, эти дроны из плоти и крови все еще представляли угрозу, по крайней мере для Джейн. Наноимплантаты являлись плодом деятельности ученых, но, как ни посмотри, эти индивидуумы были заколдованы. Древнейшие истории, передаваемые из уст в уста до появления книг, были рассказами о заколдованных и расколдованных людях.
Джейн повела детей сквозь толпу к открытым воротам, потом за пределы участка, постоянно оглядываясь, и каждый раз видела, что Лютер шарит глазами по толпе. Машины были брошены как попало на обочинах двухполосной асфальтовой дороги. Джейн не увидела приближающегося света фар, а значит, не все жители Доменной Печи сочли необходимым откликнуться на сигнал тревоги, присланный через комнату шепотов.
Ее «форд» и прокатный «шевроле» Лютера стояли в сотне ярдов к западу от школы. Каждый взял к себе четырех детей. Затем они посовещались за машиной Лютера.
– Еле выкрутились, – сказала она.
– Пока не совсем.
– Нужно поскорее вывезти их за границы штата, на тот случай, если вмешается какое-нибудь кентуккийское начальство.
– Согласен. Теннесси ближе всего. Куда потом?
– Техас. Если вы готовы.
Разговаривая, оба наблюдали за выездом с участка, думая о том, как долго эти запрограммированные люди будут сохранять покорность после получения команды «Поиграем в маньчжурского кандидата».
– А что в Техасе?
– Я знаю там одно место. Расскажу позже.
– Я должен позвонить Ребекке.
– Да, конечно. Нам надо поговорить об этом. Но сначала давайте сделаем неотложное дело – пересечем границу штата.
Она достала анонимный телефон из консоли «форда» и позвонила Сету Доннеру, хотя и не была уверена, что этот крупный человек все еще сидит терпеливо в своей комнате.
– Алло, – ответил он.
– Это я. Ты помнишь?
– Да. Вы сказали, что позвоните.
– Ты должен сделать три вещи.
– Хорошо.
– Как только мы закончим говорить, иди в комнату шепотов. Отправь всем в Доменной Печи послание. Сможешь?
– Да. Какое послание?
– Ты скажешь: «Поиграем в маньчжурского кандидата».
– Хорошо.
– Все ответят так, как сейчас ответил ты. Когда они ответят, прикажи им забыть о сигнале тревоги, посланном Джорджем. Прикажи им забыть о вызове в школу. Прикажи им забыть все, что они видели в школе. Ты меня понимаешь, Сет?
– Да.
Он повторил то, что услышал от Джейн.
– Хорошо. Очень хорошо. – Вспоминая повторяющиеся записи Коры Гандерсан, Джейн сказала: – Есть немецкое слово, которым всегда заканчивается игра в маньчжурского кандидата. Ты его знаешь, да?