Джейн достала пистолет из наплечной кобуры, Лютер вытащил свой. Затем она последовала за шерифом в холл, остановилась на пороге и оглянулась.
Сет Доннер сидел, не поворачивая головы, и смотрел туда, где недавно находилось лицо Джейн, словно она была божественным видением и Доннер ждал его нового появления, восхищенный и восторженный, несмотря на жажду и голод.
20
Том Проктор, двенадцатилетний и абсолютно надежный парнишка, проскользнул в библиотеку в 8:02, приведя с собой Джимми Коула, который вызывал беспокойство у Харли. Коул всегда был хрупким, физически и эмоционально, всегда был худым и бледным с первого дня и с тех пор постоянно увядал. Харли боялся, что он вообще забудет о назначенной встрече или придет в обуви, хотя ему велели оставить ее в своей комнате. Ответственный Том не забыл присмотреть за ним. Итак, пришли все восемь человек.
– Мы выйдем через эту дверь, – сказал Харли. Сначала в кабинет, потом по служебному коридору – в прачечную, а оттуда – в гараж. Я вывезу всех нас на «эскалейде».
– Ты умеешь водить машину? – спросила Дженни Бун.
– Еще как.
Бобби Экафф, всегда предвидевший грядущие беды, сказал:
– У тебя нет ключей. Без ключей нам не уехать. Мы уже проиграли.
– Я знаю, где они держат ключи, – ответил Харли.
21
Кухня – благоухание жареной курицы, пар над кастрюлями с овощами, приготовленными на курином бульоне, гудение вентилятора над плитой, шуршание теплого воздуха, идущего через решетку вентилятора… Женщина в поварском колпаке, стоящая спиной к Джейн и Лютеру, мужчина у обеденного стола, перекладывающий булочки с наклоненного противня в настольную корзиночку…
– Поиграем в маньчжурского кандидата, – сказала Джейн.
Мужчина поднял голову, женщина повернулась, и оба одновременно сказали:
– Хорошо.
– Сядьте за стол.
Женщина, которая помешивала овощи в кастрюле, извлекла оттуда ложку с длинной ручкой и опустила ее на стол, мужчина положил противень, и оба сели за стол, как им было сказано.
– Оставайтесь здесь и ждите меня, – приказала Джейн. Оба согласно кивнули, и она прошла на другой конец кухни, к Лютеру, который уже открыл дверь в кладовку дворецкого. Там имелся вход в столовую, где сидели ждущие обеда четыре человека, с ног до головы одетые в белое, словно жрецы какой-нибудь девственницы. Пятый, тоже весь в белом, наливал ледяную воду из прозрачного графина с конденсатом на стенках.
– Поиграем в маньчжурского кандидата, – сказал Лютер, стоя в дверях.
Сидевшие за столом повернули головы и хором ответили:
– Хорошо.
Но человек с графином, видимо, отвлекся, или у него было неважно со слухом. Он отреагировал не столько на контрольное слово Лютера, сколько на повернутые головы других и удивленно посмотрел в их сторону – вода стала литься мимо стакана на серебряный поднос, где стояли солонка, перечница и другие емкости с приправами. Он увидел оружие, издал предупреждающий крик, уронил графин, развернулся и бросился прочь от стола. Осколки стекла и кубиков льда рассыпались по залитой водой скатерти.
Человек уже достиг арки, когда Джейн окликнула его:
– Поиграем в маньчжурского кандидата.
Те четверо подтвердили, что будут послушны, но Джейн не знала, услышал ли ее пятый, пока не бросилась следом и не нашла его в холле, – он словно забыл, куда направлялся и почему убежал из столовой. В его глазах она увидела смятение, и страх, и потерянность. Пальцы рук, висевших по бокам, были сжаты в кулаки, острые костяшки побелели, словно кости пронзили кожу.
Отчаяние, читавшееся в его глазах, тронуло Джейн, но не пробудило в ней жалости, просыпавшейся при виде боли и отчаяния других, с которыми этот человек не имел ничего общего. Вместо этого ее пронзило острое сочувствие, ведь его лишили достоинства те самые люди, которые при первой возможности сделали бы то же самое с Джейн. Его вытряхнули из жизни, которую он собирался прожить, примерно так же, как ее превратили из охотника в преследуемую, из жены во вдову, из матери, видящей своего ребенка каждый день, в мать, которая встречается с ним по мере возможности.
Она убрала пистолет.
– Я здесь не для того, чтобы причинить тебе вред. Ты мне веришь?
– Да. Конечно. Да.
– Как тебя зовут?
– Джордж.
– Не бойся меня, Джордж. Бояться надо не меня.
Казалось, он искал ответа в ее глазах:
– Что со мной случилось?
– Разве ты не знаешь, Джордж?
– Что-то случилось. То, что было, ушло.
Джейн ничем не могла ему помочь. Рабов в кандалах можно освободить, перепилив цепи, издав новые законы. Но наносеть, оплетающая мозг снаружи, пробирающаяся в серое вещество, не позволяла сбросить цепи и не могла быть упразднена с помощью законов, выпущенных с наилучшими намерениями.
– Не бойся, – повторила она, и хотя эти слова звучали глупо, других ей в голову не приходило.
– Вы боитесь? – спросил он.
– Нет, – солгала Джейн.
– Тогда все в порядке. – Его кулаки разжались. – Все в порядке.
– Вернись в столовую, Джордж. Сядь вместе с другими.
Покорный, как ягненок, он сделал то, что ему велели, но Джейн нисколько не ощущала себя добрым пастырем.
22
Гараж с полом из сверхпрочного кварцита был рассчитан на двенадцать машин, хотя в нем стояли только четыре, выделенные живущим в доме работникам школы. В северо-западном углу располагалась мастерская со встроенными шкафами, верстаками и всевозможными инструментами, размещенными на специальном стеллаже. Здесь царили чистота и порядок.
Детям в гараж входить не разрешалось, но Харли несколько раз заглядывал сюда. С ним не могли сделать ничего хуже того, что уже сделали, ограничив его свободу. Наказаний он не боялся. Не дадут сладкого на обед? Ну и ладно. До прошлого декабря Харли порой проводил здесь время, но потом что-то изменилось: теперь они, казалось, знали, когда он проникает в гараж, и тут же приходили за ним.
В прошлом ноябре он спрятался в багажном отсеке «кадиллака-эскалейд», за задними сиденьями, надеясь незаметно уехать с кем-нибудь. Оттуда он видел, как вернулась из города Норин в «форде-эксплорере». Она отперла один из ящиков шкафа перед верстаком, положила туда ключ от «форда» и снова закрыла ящик.
Восемь ребят в носках собрались вокруг верстака. Шкафы были прочными, но Харли рассчитывал быстро выломать замок. Из набора инструментов он взял молоток с гвоздодером и отвертку.
– Нет-нет, они услышат, – забеспокоился Бобби Экафф. – Услышат, придут и поубивают нас.