Роуэн чувствовал, как кожи его касается набухшая кровью Годдарда мантия, но, как ни противно ему было, он должен был доиграть свою роль. Оказалось, что он выглядел гораздо более убедительно, чем намеревался. Он испугался самого себя.
Пожарные сосредоточили свои усилия на зданиях, примыкавших к монастырю, поливая их крыши из шлангов. Роуэн стоял между догорающим убежищем тоновиков и толпой, которую по-прежнему удерживали полицейские. Он не двигался, пока главный шпиль монастыря не обрушился, а камертон не рухнул на землю со скорбным гулом.
Я стал чудовищем из чудовищ, – думал Роуэн, наблюдая за пожаром. – Убийцей львов. Палачом орлов.
Затем, стараясь не наступить на края мантии, он пошел прочь от всепоглощающего адского огня, который не оставил от жнеца Годдарда и его команды ничего, кроме кучки не подлежащих восстановлению обгорелых костей.
Часть 5
Сообщество жнецов
Жнецы Рэнд и Хомский постоянно ведут эти отвратительные разговоры. Они извращенцы, и сами признают это. Кстати, в этом и состоит значительная часть их очарования. Сегодня они говорили о том, как однажды уничтожат самих себя. Ноам сказал, что заберется на вершину действующего вулкана и после торжественной церемонии бросится в лаву. Айн сказала, что нырнет с аквалангом возле Большого Барьерного рифа и будет плыть, пока у нее не кончится воздух или ее не сожрет большая белая акула. Они предложили мне поучаствовать в игре и сказать, каким бы способом я хотел уйти. Когда я не захотел играть, они назвали меня занудой. Но зачем говорить о самоуничтожении, если это от нас гораздо дальше, чем другие дела, более важные. Наша работа – прерывать чужие жизни, а не наши собственные, и я надеюсь дожить до тысячи лет.
Из журнала жнеца Вольты.
Глава 37
Если потрясти дерево
– Трагедия. Ужасная трагедия!
Высокое Лезвие Ксенократ сел на плюшевый диван в зале грандиозного особняка, который еще два дня назад занимал жнец Годдард. Напротив него стоял ученик, который казался слишком спокойным для юноши, только что прошедшего через столь опасное испытание.
– Завтра на конклаве мы обязательно вынесем запрет на использование огня при «жатве» в Мидмерике, – сказал Ксенократ.
– Давно пора было это сделать, – сказал Роуэн. Он произнес это тоном не ученика, но равного Ксенократу, тоном жнеца, что не могло не разозлить Высокое Лезвие.
– Тебе повезло, что ты выбрался оттуда живым, – сказал он.
Роуэн посмотрел ему в глаза.
– Меня поставили у внешних ворот, – сказал он. – Когда я увидел, что огонь вышел из-под контроля, сделать уже ничего не мог. Жнец Годдард и все остальные попали в ловушку. Монастырь – это настоящий лабиринт. Ни единого шанса выбраться.
Затем Роуэн помедлил, словно вглядывался в самое существо Ксенократа, который, в свою очередь, вглядывался в него.
– Наверное, – продолжил он, – все остальные жнецы считают, что я приношу несчастье. Погибает мой второй за год наставник. Думаю, это повод для того, чтобы поставить крест на моем ученичестве.
– Ерунда, – покачал головой Ксенократ. – Ты так много сделал, столькому научился! Из уважения к памяти жнеца Годдарда ты обязан сегодня вечером пройти финальное испытание. Не могу говорить за лицензионный комитет, но я абсолютно уверен, если принять во внимание все, через что ты прошел, что они примут твою сторону.
– А Ситра?
– Если ты получишь кольцо, то конечно же заберешь ее жизнь, и на этом мы закроем эту неприятную страницу нашей истории.
Подошел слуга с шампанским и канапе. Ксенократ осмотрелся. Особняк, в котором в прошлом было множество слуг, обезлюдел. Остался лишь один слуга. Другие же исчезли в тот момент, когда узнали, что Годдарда и его учеников пожрало пламя. Похоже, Ксенократ был не единственным, кому принесла свободу безвременная кончина Годдарда.
– Почему ты все еще здесь, хотя другие разбежались? – спросил Ксенократ слугу. – Не из любви же к своему бывшему хозяину?
За слугу ответил Роуэн:
– Вообще-то особняк принадлежит ему.
– Да, – кивнул головой человек. – Но я буду его продавать. Моя семья даже и думать не может, что мы останемся здесь жить.
Он протянул шампанское Ксенократу и сказал:
– Но я всегда рад служить Высокому Лезвию.
Из слуги этот человек превратился в лизоблюда. Не очень большая дистанция. Как только слуга отошел, Ксенократ принялся за то, ради чего и пришел – потрясти дерево и посмотреть, не упадет ли что.
Он наклонился к Роуэну.
– Ходят слухи, что к пожарным возле горящего монастыря вышел и обратился какой-то жнец. Или по крайней мере человек, который выглядел, как жнец.
Роуэн даже не моргнул:
– Я тоже слышал. Есть даже видео. Но там так много дыма, что изображение совсем неясное. Многого не увидишь.
– Да, и все это добавляет путаницы, – согласился Ксенократ.
– Желаете сказать еще что-нибудь, Ваше превосходительство? – спросил Роуэн. – Просто я очень устал, и если меня сегодня вечером ждет финальное испытание, то мне нужно как следует отдохнуть.
– Но ты же понимаешь, что не все из жнецов считают, что это был несчастный случай, верно? Мы просто обязаны начать расследование, чтобы твердо во всем увериться.
– Разумно, – сказал Роуэн.
– К настоящему моменту мы смогли идентифицировать жнеца Вольту и жнеца Хомского по кольцам, а также драгоценным камням, которыми были украшены их мантии и которые лежали вокруг их останков. Что касается жнеца Рэнд, то она, вне всякого сомнения, завалена обломками, упавшими со шпиля вместе с камертоном.
– Разумно, – кивнул Роуэн.
– Но поиски жнеца Годдарда поставили перед нами проблему. Понятно, что перед тем, как огонь вышел из-под контроля, в монастыре было уничтожено много тоновиков, что затруднило идентификацию. Можно было предположить, что в районе останков Годдарда должны быть разбросаны маленькие бриллианты, а рядом лежать большой камень с его кольца – даже если оправа расплавилась.
– Разумно, – в третий раз сказал Роуэн.
– И наибольшая странность – что вокруг скелета, который, как мы подозреваем, принадлежит Годдарду, ничего этого нет, – сказал Ксенократ. – И у него, кроме всего прочего, отсутствует голова.
– Действительно, странно, – согласился Роуэн. – Но где-то он должен быть! Я уверен!
– Думаю, да.
– Может быть, стоит поискать повнимательнее?
Именно тогда Ксенократ заметил на пороге комнаты девочку. Она явно не могла решить – войти ли ей или пойти прочь. Ксенократ раздумывал, слышала ли она его разговор с Роуэном, как будто это имело значение.
– Эсме, – сказал Роуэн, – входи. Ты помнишь Его превосходительство, Высокое Лезвие Ксенократа, не правда ли?