— Это стандартная процедура для криминалистов?
— Если я говорю им сделать это, то да. Я считаю, что он заманил Вандеров в Сан-Франциско, забрал их из аэропорта, прикончил их где-то в Северной или Центральной Калифорнии, закопал тела, поехал обратно в Лос-Анджелес и снова притворился честным работником.
— На север вдоль побережья сплошные леса.
— О да.
— Вожделение в адрес Надин может объяснить то, что трупы были уложены лицом на восток, — поделился я своей догадкой. — В знак ее восточного происхождения.
Дыхание Майло участилось.
— Что такое? — спросил я.
— Алекс, у меня чувство, что все начинает складываться. Послушай, мне нельзя надолго занимать линию, вдруг наш Зевс позвонит с Олимпа. Если хочешь помочь, попробуй выдвинуть гипотезу о том, где может прятаться Хак.
* * *
В шестичасовых новостях и газетах вновь появилось имя Трэвиса Хака — теперь уже в качестве главного подозреваемого.
Новый вал звонков от сознательных граждан в следующие сорок восемь часов буквально не давал поднять головы Майло, Мо Риду и двум другим детективам.
Ничего полезного не поступило.
Я пытался вычислить, где мог бы скрываться Хак, смотрел на карты, рисовал схемы.
Полюбовавшись пару дней на жемчужину, Робин спрятала ее в сейф.
Я доехал до дома Альмы Рейнольдс, увидел ее «Фольксваген» и постучал в дверь.
— Кто там?
— Алекс Делавэр.
— Вы действительно преследуете меня. Уходите.
— Шесть тысяч за жемчужину, — произнес я. — Мама гордилась бы.
Альма издала звук, который мог выражать ярость или страх. Последующее молчание дало понять, что она не ухватила приманку.
Примерно с час я сидел в машине, припаркованной в квартале оттуда. Как раз в тот момент, когда я уже собирался сдаться, Рейнольдс выскочила из дома и села в свой желтый «Жук».
Я проследил за ней до отделения банка «Вашингтом мьючуал» на бульваре Санта-Моника. Альма пробыла в банке сорок две минуты, затем поехала к кабинету офтальмолога, где работала, но остановилась у здания лишь на секунду, после чего направилась обратно в Пико и припарковалась у корейского барбекю-ресторана на Сентинел-бульваре.
Благодаря стеклянному окну во всю стену проследить за ее действиями было несложно.
Я подождал, пока принесут ее заказ.
* * *
Огромная тарелка ребрышек и кружка пива.
— Празднуете? — спросил я.
Альма подавилась, закашлялась, и на секунду мне показалось, что придется вызывать «скорую».
Она яростно прожевала то, что было у нее во рту, и проглотила. Зубы ее скрипели.
— Убирайтесь.
— То, что жемчужина находится на хранении в банковском сейфе, не значит, что вы сможете оставить ее себе.
— Не знаю, о чем вы говорите.
— Ваша матушка могла бы гордиться вашим вкусом к ювелирным изделиям, но одобрила бы она источник финансирования?
— Убирайтесь к черту.
— Вы были с Дабоффом много лет и рассматривали себя как его полноправную наследницу, — и я не собираюсь оспаривать это. Проблема в том, каким образом он получил эти деньги. Даже если это не связано с самим преступлением, налоговая наверняка заинтересуется.
Рейнольдс взяла с тарелки ребро, и на секунду я решил, что она воспользуется им как оружием.
— Чего вы ко мне привязались?
— Дело не в вас, — ответил я, — а в четырех других женщинах. — Я дотронулся до ребра. — Кости.
Лицо ее побагровело, она вскочила и бросилась в туалет.
Пять минут, десять, пятнадцать.
Я проверил и обнаружил, что обе кабинки пусты. Черный ход вел в переулок, где воняло мусором. К тому времени, как я вернулся к основному входу в ресторан, желтый «Фольксваген» исчез.
Глава 31
Я припарковался в трех кварталах от дома Альмы Рейнольдс, пешком дошел до угла и стал наблюдать, спрятавшись за старым, пыльным коралловым деревом.
Мастер Тайный Оперативник.
Я чувствовал себе нелепо, а мозг мой буквально кипел.
Сорок минут спустя Рейнольдс так и не вернулась, и я решил, что испортил все и вынудил ее сбежать. Я был уверен, что она купила жемчужину на неучтенные деньги, которые Дабофф прихранил для себя. Конверт, переданный на парковке? Пожертвование или взятка? В любом случае, ничто не указывало, будто это как-то связано с убийством Дабоффа.
Я вернулся к своей «Севилье» и проехал примерно квартал, когда мне позвонил Майло.
— На нас вышла адвокатша Хака.
— Так вы его поймали?
— Не совсем.
* * *
Юридическая фирма Деборы Валленбург занимала два этажа похожего на ледяной куб здания в Уилшире, в пяти кварталах к востоку от океана. На двери теснились таблички с именами; фамилия Валленбург стояла второй.
Ей было около пятидесяти лет; зеленые глаза, круглые румяные щеки, пухлое тело, облаченное в серый кашемировый костюм. Платиновые кольца, бриллиантовый серьги и тройная нитка жемчуга причудливо отражали свет. Жемчуг был розовато-серебристый, изрядного размера; на мой слегка образованный взгляд — от десяти до пятнадцати миллиметров. Симпатичная женщина, уверенная в себе; волосы, совпадающие по цвету с костюмом, уложены в прическу с отдельными распушенными прядками. Она отклонила приглашение Майло приехать в участок и настояла на том, что лучше будет побеседовать в ее офисе.
Теперь она сидела за столом, столешница которого была обита кожей, и слушала по телефону кого-то по имени Лестер. Стол украшали позолоченные бронзовые вещицы от «Тиффани», в том числе изящной работы лампа с абажуром из стекла тонкой работы — он был сделан так, чтобы напоминать бумажный, даже складки были в наличии. На дальней стене висела картина пастелью — Мэри Кассат, портрет матери с ребенком, идеальное воплощение нежности и заботы. Отсутствие в кабинете семейных фотографий или еще чего-либо, связанного с детьми, превращало произведение искусства в пропагандистский плакат.
Мы с Майло и Ридом стояли, словно просители, пока Валленбург смеялась над какими-то словами Лестера. Кабинет площадью в тысячу квадратных футов был воплощением роскоши: кроваво-красная с золотыми узорами отделка стен, лепнина, напоминающая слоеный торт, потолок с лиственным орнаментом медного цвета, зеленовато-лавандовый обюссоновский ковер на полу из тикового дерева. Из окна четырнадцатого этажа открывался вид на черно-серую улицу, алюминиевого цвета воду и ржавые когти прибрежной суши, впившиеся в океан.
Я попытался прикинуть, виден ли отсюда дом Вандеров, и решил, что я слишком много думаю.