Двадцать лет назад иностранец со скромным достатком покупал или нанимал за ничтожную цену одну-две повозки и несколько мулов. Он мог также в сопровождении трех-четырех слуг избороздить все проезжие дороги. В других местах носильщики портшезов довольствовались скромным вознаграждением. Если же путешественник желал ехать верхом, то после покупки лошадей их содержание на постоялых дворах обходилось ему недорого. Я знаю это по себе, так как за годы странствий по Китаю испробовала все возможные способы.
Сегодня повозки практически исчезли в северных провинциях — их вытеснили автобусы. В районах, где проезжие дороги появились недавно, автобусы не используют — их заменяют автомобили. Таким образом иностранец, желающий путешествовать самостоятельно, вынужден брать напрокат частную машину. Автомобилей пока очень мало, и владельцы гаражей запрашивают за свои услуги непомерную плату. Покупать же машину, чтобы ездить на ней по Китаю, сегодня нет смысла: система заправочных станций пока не налажена, да и сами автодороги проложены далеко не везде.
После отъезда из Тайюаня я заметила новые признаки изменения отношения китайцев к иностранцам. Раньше мне достаточно было высунуть из повозки свой острый арийский нос, чтобы служащие местной таможни
[27] удалились без всяких расспросов.
Теперь дело обстоит иначе. Дважды после выезда из Тайюаня полицейские, призванные осуществлять проверку товаров, бросались навстречу нашей машине. Солдат-водитель и его сослуживец разъясняли им, что я еду по приглашению важной персоны, и лишь после долгих переговоров они соглашались пропустить меня без досмотра вещей. Кроме того, очевидно, иностранцы не могли больше свободно перемещаться без особых пропусков. Мне пришлось предъявить документы и раздать несколько визитных карточек, прежде чем нам разрешили ехать дальше.
После того как мы три часа двигались по приличному шоссе, водитель свернул на проселочную дорогу без покрытия, где нам пришлось пробиваться вперед по колее, которая скорее подходила для танка, нежели для обычного автомобиля. Наконец, мы добрались до деревни.
Мои слуги, выехавшие из Тайюаня до восхода солнца, уже прибыли с багажом на место и без толку слонялись, вместо того чтобы позаботиться о транспорте для дальнейшего пути. Я наняла обоих бездельников незадолго до отъезда из Пекина, положившись в отношении одного слуги, монгола по имени Орш, на рекомендации тибетцев, живших в ламаистском храме Юнхэгун
, а в отношении второго — на отзывы повара моей подруги госпожи X., расписавшего этого субъекта как честного, способного человека, обладающего вдобавок кучей прочих достоинств. В самом деле, не исключено, что эта два лентяя и труса, начисто лишенные инициативы, могли бы более или менее сносно служить какому-нибудь хозяину-домоседу, обитающему в городе, но оба (причем один из них был заядлым курильщиком опиума) постоянно доставляли мне на протяжении нескольких месяцев массу неприятностей.
А вот Ионгден неожиданно исчез. Дело в том, что лама был голоден, а когда тибетец хочет есть, остается только ждать, пока он насытится. Десяти лет, проведенных в Европе, оказалось недостаточно, чтобы мой приемный сын избавился от этого недостатка, и не мне осуждать его, ибо я сама подвержена той же слабости. Мы оба стоически выносили многодневный голод во время наших странствий, когда провизия заканчивалась и под рукой не было ничего съедобного, но, если наши пустые желудки ропщут и мы видим, чем их можно заполнить, нам трудно устоять перед искушением. Между тем мы находились на улице, по обеим сторонам которой на всем ее протяжении располагались трактиры, рестораны, лотки торговцев едой, где были выставлены на обозрение всевозможные шедевры кулинарного искусства китайских трудящихся. Как правило, это очень вкусные и порой даже превосходные кушанья.
Заглянув в полдюжину закусочных, переполненных посетителями, я отыскала ламу, сидевшего за столом в какой-то харчевне. В ответ на поток упреков по поводу потерянного времени и замечаний относительно предстоявшего нам долгого пути Ионгден заявил, что он хотел есть, — по его мнению, этот довод был неопровержимым.
К счастью, один чиновник прислал из Тайюаня телеграмму с распоряжениями, и вскоре прибыли мулы, двое носилок и повозка. В то же время перед нами предстал полицейский и попросил у меня визитную карточку. Кроме того, он осведомился, сколько мне лет, с какой целью я прибыла, примерно на какой срок, а также задал еще ряд вопросов.
Я вручила жандарму свою визитку и заявила, что мне девяносто лет и я направляюсь в Утайшань, дабы посоветоваться с божественным Ваньсунем (китайское имя Манджушри) по вопросам, недоступным пониманию стража порядка.
Эти краткие сведения настолько ошеломили полицейского, что он лишился дара речи. Наш солдат-водитель подошел к этому человеку и заговорил с ним. Вероятно, он растолковал ему, что автомобиль, в котором я приехала, предоставлен мне «великим вождем» Цзя и, следовательно, этот деятель, безусловно, относится ко мне с величайшим почтением. Что бы он ни сказал, полицейский больше не стал настаивать.
Ожидавшие меня портшезы были весьма немудреными, рассчитанными на пересеченную местность. Они состояли из двух больших длинных носилок, концы которых покоились на седлах двух мулов: один спереди, а другой сзади. К носилкам привязывают веревки, удерживающие вещи, поверх которых кладутся подушки, мешки или матрас, используемый в качестве сиденья или, точнее, ложа для пассажира. В самом деле, на носилках трудно сидеть. Циновка, прикрепленная к шестам, образует над головой пассажира очень длинный и низкий навес, защищающий его от солнца и дождя, но из-за этого ему приходится находиться практически в лежачем положении, почти ничего не позволяющем видеть сквозь узкую щель укрытия. К тому же зачастую погонщик также садится в носилки и загораживает отверстие. Большинство китайцев, перемещающихся в этих «гробах», лежат там и спят, под мерное убаюкивающее покачивание носилок. Я всегда избегала портшезов, поскольку предпочитаю спать ночью и хочу видеть местность, через которую пролегает мой путь.
На сей раз я снова остановила свой выбор на повозке, напоминавшей о восхитительных поездках по Ганьсу и Гоби. У меня сохранились о них прекрасные воспоминания, но при этом я несколько подзабыла, как страшно трясет в моем излюбленном транспортном средстве, и не посмела бы утверждать, что ухабистая дорога, усеянная рытвинами, произвела на меня исключительно приятное впечатление.
Утайшань, куда мы прибыли вечером, представляет собой небольшой городок, окруженный, как и большинство китайских городов, зубчатыми стенами со сторожевыми башнями. Преодолев крутой подъем, вы входите в ворота и оказываетесь на очень узкой улочке — этаком коридоре с лавками по обеим сторонам, пересекающемся с еще более тесными переулками. Гостиница, в которой мы поселились, была не такой уж гнусной. Я велела своему повару приготовить мне ужин. По-видимому, он пришел в уныние оттого, что ему придется идти за продуктами, вынимать из ящика кухонную утварь и разводить огонь. Второй слуга, монгол, начисто лишенный энергии, присущей его соплеменникам, как всегда, растянулся на кровати в номере с неизменной лампой и трубкой с опиумом.