Я вздрагиваю и машинально закрываю окно. Библиотекарь тоже пережиток прошлого: седая усталая женщина не первой молодости.
Я отвечаю, что нашел; все просто отлично. Хотя на самом деле нет. Я даже не знаю, что именно ищу, но испытываю смутное недовольство. Наверное, в глубине души я надеялся наткнуться на что-нибудь скандальное и плохое. Например, пациенты жалуются, что он наводит на них страх, что он странно себя ведет или пристает к ним – что-то в таком духе. Возможно даже, я надеялся, что его исключили из Ассоциации американских психологов за нарушение профессиональной этики. Или думал, что найду много отрицательных отзывов: доктор забывает о назначенных встречах, его приходится долго ждать, он засыпает в кресле посреди сеанса. Но, насколько я могу судить, пациентам он нравится. И его биография чиста как стеклышко.
Я встаю и едва не падаю – у меня затекли ноги. Старое уродливое ковровое покрытие протерлось, и я спотыкаюсь на дырке. Надеваю куртку поверх толстовки. Напоследок проверяю, что вышел из всех поисковиков, еще раз просматриваю историю поиска, чтобы убедиться, что там ничего не сохранилось. Так и есть. Все пусто.
Я уже собираюсь уходить, когда слышу:
– Алекс? Алекс Галло?
Обернувшись, вижу миссис Хаккет, мою учительницу естествознания в старших классах. Она стоит совсем рядом с какой-то книжкой в бумажной обложке; на сгибе локтя висит зимнее пальто. За те полгода, что прошли с те пор, как я окончил школу, она совершенно не изменилась, и меня вдруг охватывает тоска. Я скучаю по школе, по друзьям, по классам в старом здании из светлого кирпича с рядами вишнево-красных шкафчиков и линолеумом на полу…
У миссис Хаккет те же темные длинные волосы, тот же прямой пробор, тот же асимметричный конский хвост; те же темные глаза, те же густые брови и та же добрая улыбка. Только если раньше она была стройной, теперь раздулась в средней части – у нее под свитером как будто воздушный шар, который она то и дело поглаживает ладонями. На ней нечто длинное вроде туники, раздутое в центре; видимо, свободное платье должно скрадывать протуберанец. Ребенок! У миссис Хаккет будет ребенок, причем скоро. Почему-то, увидев ее живот, я улыбаюсь, хотя она смотрит на меня неодобрительно, скрестив руки и поджав губы.
– Я всем говорила: не может быть! Я говорила, что не поверю, пока не увижу собственными глазами. А оказывается, ты в самом деле здесь. – Она протягивает ко мне руки, и я с вымученной улыбкой отвечаю:
– Ну да, вот он я, во плоти.
– Почему, Алекс? – со страдальческим видом спрашивает она. – Почему? Почему ты отказался от стипендии?
Я пожимаю плечами:
– Наверное, я просто домосед. Не могу уезжать далеко от дома.
Мои слова – и правда, и неправда. В нашем городке все знают, почему я никуда не уехал, хотя никому не хочется говорить об этом вслух.
– Как твой отец? – спрашивает миссис Хаккет.
– Нормально, – отвечаю я.
Она вздыхает.
– Раньше ты, бывало, все время приходил сюда. – Она обводит рукой библиотеку.
Так и есть. Прежде я целыми днями торчал в библиотеке и рылся на полках; передо мной на столе высились башни книг по астрономии. Я читал их до позднего вечера, пока библиотекари меня не выгоняли. Небо завораживало меня с самого детства; я мечтал о небе еще до того, как научился читать. Когда-то давно, когда отец еще мог себе это позволить, он купил мне телескоп. Я уже почти не помню, когда это было. А в телескоп я не смотрел с той самой ночи, когда мы с Ли Форни целовались на пляже. Меньше всего мне хочется вспоминать, что мои мечты уплывают в космос с облаками межзвездной пыли и туманностей. Вот чем я хотел заниматься, когда вырасту… Я хотел стать астрономом или, если не получится, строить авиационно-космическую технику. Космические корабли и самолеты. Изучать Вселенную, искать внеземные цивилизации, доказывать то, что я интуитивно знал с самого детства: мы не одни. Вот чем я хотел заниматься, а не работать целый день в кафе Придди, убирая со столов грязную посуду. Мог ли я представить, чем все закончится? Где-то дома валяется письмо, которое я иногда перечитываю, чтобы напомнить себе, что это не выдумка. Мне в самом деле предложили стипендию в Мичиганском университете, от которой я был вынужден отказаться. Через два дня после того, как пришло письмо, отец так напился, что его экстренно увезли в больницу с алкогольным отравлением. По-моему, мы до сих пор расплачиваемся за то его лечение. После долгих переговоров с экономическим отделом больницы мне удалось уладить дело с беспроцентным кредитом.
Я смотрю куда-то вдаль, на корешки книг, выстроившихся в ряд, а миссис Хаккет продолжает:
– Давно тебя здесь не видела.
– Я все время занят, – отвечаю я.
– Работаешь? – спрашивает она.
– Работаю, – киваю и спешу сменить тему, показывая на ее большой круглый живот: – Мальчик или девочка?
Все, что угодно, лишь бы она перестала напоминать мне о том, как я не оправдал ее ожиданий… Она отвечает, что внутри круглого шара девочка. Имя ей уже придумали: Элоди. Элоди Мэри Хаккет.
Я говорю, что имя мне нравится. Она спрашивает, не хочу ли я потрогать живот, но я отказываюсь.
Потом ухожу, не в силах вынести ее разочарования.
В центр городка я возвращаюсь той же дорогой. Думаю только о том, как выйду на берег озера и, как всегда, отправлюсь домой. Почти пять часов; скоро стемнеет. Отец, скорее всего, проголодался и гадает, куда это я запропастился и почему не готовлю ужин. Сегодня у нас макароны с сыром в томатном соусе (из банки) и консервированная кукуруза. Шеф-повар в нашей семье обычно я. Возможно, я разогрею немного колбасы и добавлю ее к макаронам. Правда, тут мои мысли принимают другой оборот.
Срезаю путь по Главной улице, мимо дома Ингрид и кафе, хочу скорее выйти на берег озера. Я думаю о Перл – может, она придет туда, чтобы искупаться. Если она окажется там и снова улыбнется, мне, возможно, удастся помахать ей в ответ, а не обделаться в буквальном смысле слова. Вдруг я слышу, как хлопает сетчатая дверь. На крыльцо синего домика выходит доктор Джошуа Джайлс собственной персоной.
Он запирает свой кабинет на ночь.
На нем пальто и перчатки, под мышкой кожаная сумка.
Прием окончен; последние пациенты ушли, и доктор Джайлс направляется домой. Улица пустынна. Почти все магазины закрылись на ночь, хотя машины снуют туда-сюда. Едут медленно, останавливаются на бессветофорных перекрестках, где есть только знак «Уступи дорогу». В квартале отсюда какая-то женщина выгуливает собаку, маленькую, вроде терьера; перед тем как перейти улицу, она берет ее под мышку и пропускает проезжающую машину. Появляются первые звезды: сначала Сириус, самая яркая звезда на ночном небе. Я останавливаюсь на углу и задираю голову. Слышу, как через наш городок проезжает поезд. Доктор Джайлс идет домой.
Все понятно, и все логично.
Однако совсем непонятно, почему я следую за ним.