Не плачь - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Кубика cтр.№ 24

– Отсыпала немножко сушеного укропа, – ответила я. – Извини, Эстер, – добавила я, заметив, как она расстроилась. Я еще больше удивилась, потому что обычно Эстер на меня не обижалась. – Я куплю тебе еще, – обещала я, когда она покраснела как маков цвет, мне даже показалось: у нее из ушей вот-вот пойдет дым, как пар из паровоза. Она все больше злилась.

Подойдя к открытому шкафчику, Эстер крикнула:

– Сушеный укроп стоит здесь! – Она приподняла банку с укропом и с грохотом поставила точно на то место, где я ее оставила. – А арахисовая мука – здесь! – Она так же приподняла и плюхнула на место пакет муки – часть муки высыпалась на полку и на пол.

Поскольку я не трогала арахисовую муку, я хотела обидеться и сказать Эстер, что не прикасалась к муке. Но потом я поняла, что все разговоры сейчас бессмысленны.

– Вот смотри, что ты наделала, – продолжала Эстер. – Смотри, что ты наделала, Куин. Посмотри, какой беспорядок!

Она имела в виду дорожки муки на полке. Вдруг она опрометью выбежала из кухни, а мне пришлось убирать за ней. Убирать, хотя беспорядок был ее рук делом!

«Век живи – век учись», – твердила я себе и на следующий день купила себе отдельную банку сушеного укропа, будь он неладен.

Я возвращаюсь домой из кофейни; иду по обшарпанному коридору к нашей квартире. В коридоре постелено старое, протертое и оборванное, ковровое покрытие. Практичный рыжеватый цвет маскирует грязь и другую дрянь, которую мы приносим на подошвах обуви. Стены облупились. Одна лампочка перегорела, поэтому в коридоре полумрак.

Здесь тоскливо. На подступах к нашему дому не грязно и не опасно, а просто тоскливо. Все старое. Очень старое. Как полотенце, которым уже невозможно вытираться. Коридоры не мешает заново покрасить, настелить новое покрытие. Проявить хотя бы видимость заботы. Хотя, по контрасту с убогим коридором, наша с Эстер квартира кажется особенно уютной. Там приятно и тепло.

Вставляя ключ в замок и поворачивая ручку, я очень надеюсь, что Эстер уже вернулась домой. Представляю, как она готовит ужин в любимом свитере с застежкой на спине и джинсах. Запахи, которые приветствуют меня, восхитительны и божественны. Либо включен телевизор – кулинарный канал, либо проигрыватель, и из трех супердорогих динамиков льется акустический фолк, а Эстер подпевает, и ее легато и диапазон голоса гораздо лучше, чем тот, что льется из проигрывателя, хотя той певице платят за то, что она поет.

Если радиатор не включен на полную мощность, Эстер встретит меня у двери с моей вытертой флисовой курткой и тапочками. Потому что это Эстер. Святая Эстер. Такая соседка, которая встречает у двери, готовит ужин, а по воскресеньям приносит мне кофе и бейглы, даже если я ее не прошу.

Но Эстер нет, и я весьма обескуражена, чтобы не сказать большего.

Без Эстер мне самой приходится искать свою флиску. Потом я нахожу тапочки. Включаю проигрыватель.

Роюсь в холодильнике в поисках съестного; останавливаюсь на замороженной пицце, в которой много жира и куриного мяса «механической обвалки». Я не отличаюсь здоровыми пристрастиями в еде, скорее наоборот. Обожаю жирную пищу – и мороженое. Это своего рода бунт, естественно, способ отомстить матери. Мать все детство кормила меня курицей в сухарях, запеканками и тушеными замороженными овощами, которые быстро остывали на тарелке: горошком, кукурузой, резаной зеленой фасолью. Мне запрещалось вставать из-за стола, пока я все не съем. И не важно, сколько мне было лет – восемь или восемнадцать.

Первым делом, вселившись к Эстер, я бросилась в магазин и скупила все то, что мать никогда не разрешала мне есть. Еда стала моей Декларацией независимости: отныне я сама себе хозяйка! Эстер выделила мне кухонный шкафчик и полку в холодильнике. Свой шкафчик я тут же набила чипсами и печеньем «Орео». А в морозилке у меня столько готовых пицц, что ими можно накормить целую футбольную команду.

Конечно, иногда Эстер намекала мне, что я питаюсь неправильно. Эстер отлично готовит, лучше всех, кого я знаю. Даже цветная капуста и спаржа получаются у нее вкусными – восхитительными, пальчики оближешь! Она ищет рецепты в Интернете; она читает кулинарные блоги. Ну а я? Я не готовлю. Сейчас, когда Эстер нет, некому готовить для меня. Поэтому я нахожу противень и сбрызгиваю его растительным маслом.

Пока запекается пицца, я захожу в комнату Эстер. Там темно, и я включаю настольную лампу, которая стоит на краю ее письменного стола. Комната оживает. Понимаю, что рыбка Эстер, далматинская моллинезия, умирает с голоду. Смотрю в ее черные глазки-бусинки, и мне кажется, будто она просит: «Накорми меня». Засыпаю в аквариум пригоршню корма и начинаю наугад вытягивать ящики письменного стола и комода. Вчера я осматривалась с чисто ознакомительными целями, но сейчас начинаю поиски всерьез. Полный обыск. Без всяких барьеров. Я пришла не для того, чтобы что-нибудь выудить (простите за невольный каламбур). Мне нужны сведения.

Вытаскивая наугад бумаги из ящиков, я вдруг понимаю, что у нас с рыбкой есть кое-что общее: Эстер нас обеих бросила. Бросила на произвол судьбы, оставила на смерть.

В основном мне попадается всякая ерунда. Меню из ресторанов. Эссе по приспособительной реакции и еще одно – по диспраксии. Заметки по кинестезии, где попадаются такие словосочетания, как «зрительно-моторная координация» и «сенсорные ощущения». Они записаны на листках отрывного блокнота почерком Эстер. Поздравительная открытка от ее двоюродной тетки Люсиль. Стихи церковного гимна. Клейкие листочки с напоминаниями: «Забрать вещи из химчистки» и «Купить молока». Случайный телефонный номер. Коробка контактных линз, цветных контактных линз – найдя ее, я замираю на месте. Потом внимательно осматриваю содержимое. Линзы голубые, ярко-голубые, как написано на коробке. Я представляю себе ангельское личико Эстер, с одним карим глазом и одним голубым. Разные глаза – явное доказательство ее непохожести на других, ее избранности.

Я застываю на месте. Неужели… Не может быть!

Неужели один голубой глаз Эстер – фальшивка?

Нет, внушаю я себе. Нет. Невозможно! И все же…

Другие находки тоже приводят меня в замешательство. Распечатки с лекциями о горе, о процессе горевания, о семи стадиях горя. Я стараюсь убедить себя, что это как-то связано с ее занятиями трудотерапией – «Если бы Эстер в самом деле горевала, уж я бы заметила!» – и что это не на самом деле. Горе никак не связано с ее жизнью, с жизнью Эстер. С чьей-нибудь еще – да, возможно. Вскоре я уже ни в чем не уверена. Из груды бумаг выпадает визитная карточка, черно-белая, с монограммой с одной стороны, именем, адресом и номером телефона – с другой. Это карточка врача. «Психолог, психотерапевт», – написано на ней. Я беру карточку и целых три минуты глазею на нее, стараясь убедиться, что там написано именно «психолог, психотерапевт», а не, скажем, «подиатр», «пульмонолог» или «педиатр». Какой-нибудь другой врач, чья специальность начинается на «п». Но нет. Там точно написано «психолог, психотерапевт». Эстер было грустно. Эстер и сейчас грустно. Она горюет, а я ничего не замечала. Но почему, думаю я, почему Эстер грустно?