Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти - читать онлайн книгу. Автор: Диана Гэблдон cтр.№ 85

– Обсудить? Разве у генерала Бергойна есть выбор?

Роулингс улыбнулся.

– Ну разумеется! Я случайно видел предложение, которое майор Кингстон утром принес на рассмотрение генералу Гейтсу. Оно начинается с довольно уверенного заявления, что генерал Бергойн уже дважды побил Гейтса и готов побить его и в третий раз. Разумеется, это не так. Зато он не уронит своего достоинства, когда далее укажет, что он, конечно же, заметил численное превосходство повстанцев и решил капитулировать, дабы спасти жизни храбрецов. Между прочим, война до сих пор официально не окончена. Генерал Бергойн предлагает перемирие на то время, пока ведутся переговоры.

– Вот как? Интересно, сразу ли генерал Гейтс примет эти условия?

– Нет, не сразу, – ответил голос с шотландским акцентом, и в палатку вошел Джейми в сопровождении Хэмиша. – Он прочитал условия Бергойна, а потом вынул из кармана свое предложение о сдаче. Он потребовал безоговорочной капитуляции, чтобы англичане и немцы сложили оружие и признали себя военнопленными. Перемирие продлится до заката, и к тому времени Бергойн обязан дать ответ. Я испугался, что майора Кингстона хватит удар.

– Думаешь, он блефует? – спросила я.

Джейми гортанно хмыкнул и взглядом указал на посетителя, намекая, что это не стоит обсуждать в присутствии врага, – тем более вхожего к высшему командованию.

Дэвид Роулингс тактично сменил тему, раскрыв саквояж, который принес с собой.

– У вас точно такой же, миссис Фрэзер?

– Да. – Я заметила сходство с первого же взгляда. Его саквояж был сильнее потрепан, чем мой, и с медной именной пластинкой, но в остальном оказался точь-в-точь таким же.

– Я и без того не сомневался в судьбе моего брата, – со вздохом сказал Роулингс. – Но это окончательно меня убедило. Наш отец тоже был доктором и подарил нам эти саквояжи, когда мы начали практиковать.

До меня дошло.

– Хотите сказать, вы были близнецами?

– Да. – Он удивился, что я не знала этого. – Мама всегда различала нас, но остальным это редко удавалось.

Я смотрела на него, и на сердце становилось теплее и вместе с тем тревожней. Разумеется, читая дневник Дэниела Роулингса, я мысленно нарисовала его портрет, но внезапная встреча лицом к лицу меня почти напугала.

Джейми с недоумением поднял брови. Я кашлянула, заливаясь румянцем, он хмыкнул, взял колоду карт, и они с Хэмишем ушли.

– Вам нужно что-нибудь из медицинских принадлежностей? – покраснев, спросил доктор Роулингс. – Лекарств у меня мало, но некоторых инструментов по два и довольно много скальпелей. Сочту за честь, если вы…

От столь любезного предложения моя тревога растворилась.

– Быть может, у вас есть пинцеты? То есть маленькие хирургические щипцы.

– Разумеется. – Он достал ящичек и принялся ворошить инструменты в поисках щипцов. Заметив нечто необычное, я спросила:

– Что это?

– Jugum penis, – пояснил Роулингс, сильно покраснев.

– Похоже на медвежий капкан. Для чего он? Вряд ли для того, чтобы проводить обрезание. – Я взяла вещицу, отчего доктор Роулингс поперхнулся. Я удивленно посмотрела на него.

– Это… м-м… пожалуйста, дражайшая леди… – Он практически выхватил у меня из рук странный предмет и сунул обратно в ящик.

– Для чего это используют? – спросила я, скорее изумленная, чем обиженная его реакцией. – Судя по названию он, очевидно…

– Он предотвращает ночные… э-э… набухания. – Лицо доктора стало нездорового темно-красного цвета.

– Да, я представляю, как он может действовать.

Предмет состоял из двух металлических концентрических кругов, внешний был подвижным, с заходящими друг на друга концами и механизмом, при помощи которого круг можно уменьшать. На внутреннем круге имелись зубчики, словно на медвежьем капкане. Стало ясно, что его надевали на мягкий пенис, чтобы тот оставался в подобном состоянии.

Я откашлялась и спросила:

– Зачем он?

Смущение Роулингса переросло в потрясение.

– Но… ведь… ведь потеря мужской эссенции подрывает силы. Наносит ущерб здоровью и вызывает у мужчины различные заболевания, серьезно ухудшает умственные и духовные качества.

– Какое счастье, что моему мужу об этом не сказали.

Роулингс возмущенно посмотрел на меня, но прежде чем обсуждение приняло еще более неподобающее направление, нас отвлек шум снаружи. Воспользовавшись случаем, Роулингс закрыл саквояж, поспешно повесил его на плечо и следом за мной вышел из палатки.

Через лагерь шла небольшая процессия. Двое американских солдат вели под руки английского майора в парадной форме и с завязанными глазами. Лицо у майора было таким красным, что я боялась, как бы он не лопнул. На почтительном расстоянии от майора шел еще один солдат и наигрывал на дудочке мотив «Янки дудль». Вспомнив слова Джейми об апоплексии, я не сомневалась, что это был несчастный майор Кингстон, которого выбрали доставить условия капитуляции Бергойна.

– Боже мой. Боюсь, капитуляция затянется, – прошептал доктор Роулингс, качая головой.

* * *

Так и вышло. Неделю спустя оба лагеря один-два раза в день обменивались письмами. Доктор Роулингс больше не приходил, так что судить об успешном или неуспешном продолжении переговоров о капитуляции можно было лишь по слухам. Генерал Гейтс совершенно точно блефовал, а Бергойн оказался достаточно проницательным, чтобы это понимать.

Мне была по душе столь длительная стоянка – можно хотя бы постирать одежду, не боясь, что тебя подстрелят или оскальпируют. Кроме того, в последних двух сражениях многих солдат ранили, им требовался уход.

Вокруг нашей палатки частенько бродил какой-то мужчина. Он никогда не подходил близко и не пытался заговорить, и я заподозрила, что он болен чем-нибудь наподобие гонореи или геморроя. Таким больным нередко требуется время, чтобы набраться храбрости – или совсем отчаяться – и попросить о помощи. Впрочем, даже тогда они предпочитают говорить со мной наедине.

Увидев его в третий или четвертый раз, я жестом предложила ему подойти ближе. Однако, опустив глаза, он ускользнул в лагерь, где и затерялся среди ополченцев, солдат и маркитантов. И объявился внезапно, на закате следующего дня, когда я готовила нечто наподобие похлебки. В нее пошла кость неизвестного животного, еще свежая, с лоскутами мяса, – ее дал мне пациент, – два дряблых батата, пригоршня зерна, столько же бобов и немного черствого хлеба.

– Вы миз Фрэзер?

Слова он выговаривал пусть и с южношотландским акцентом, но правильно, что выдавало его образованность. «Эдинбург», – решила я, с болью в сердце вспомнив Тома Кристи – у него был похожий выговор. Это он всегда обращался ко мне с урезанным, официальным «миз». Впрочем, я тут же забыла о Томе Кристи.