Призраки дома на холме. Мы живем в замке - читать онлайн книгу. Автор: Ширли Джексон cтр.№ 71

– Я мог бы этот шарф носить, – произнес он раздраженно; я сидела на огороде среди листьев салата возле спящего Ионы, но явственно слышала голос Чарльза. – Вещь дорогая и по цвету мне подходит.

– Это отцовское кашне, – сказала Констанция.

– Кстати, на днях я намерен перебрать всю его одежду. – Он замолчал: усаживался, должно быть, на мое место. Потом небрежно продолжил:

– Да, еще, пока я здесь, надо бы просмотреть бумаги твоего отца. Вдруг там что-нибудь важное?

– Только не мои, – произнес дядя Джулиан. – Пусть этот молодой человек не вздумает прикасаться к моим бумагам.

– Я даже кабинета твоего отца не видел, – сказал Чарльз.

– Мы туда редко заходим, там с тех пор никто ничего не трогал.

– Кроме сейфа, конечно, – уточнил Чарльз.

– Констанция?

– Что, дядя Джулиан?

– Пускай мои бумаги достанутся тебе. И чтоб никто, слышишь, никто к ним не прикасался!

– Хорошо, дядя Джулиан.

Сейф с деньгами мне открывать не разрешалось. Просто зайти в кабинет можно, но мне там не нравилось – я и к двери-то никогда не подходила. Нечего Констанции впускать Чарльза в папин кабинет, у него и без того папина спальня, и папины часы с цепочкой, и папин перстень с печаткой. Нелегко, наверно, быть демоном и призраком, даже Чарльзу это непросто: следи непрестанно, чтоб маска не сползла, иначе узнают в тебе демона и прогонят; и за голосом следи, и за выражением лица, и за повадками – а то выдашь себя и пропал. Интересно, предстанет он в своем истинном обличье, если умрет? Похолодало; Констанция, должно быть, повезла дядю Джулиана в дом; я тоже пошла, оставив спящего Иону в зарослях салата. Дядя Джулиан судорожно сгребал свои бумажки в стопку, а Констанция чистила картошку. Чарльз топал наверху, и кухня без него показалась мне теплой, яркой, радостной.

– Иона спит в листьях салата, – сказала я.

– Кошачья шерсть – лучшая приправа к салату, – ласково отозвалась Констанция.

– Пора завести коробку, – провозгласил дядя Джулиан. Он откинулся в каталке и сердито смотрел на свои бумаги. – Все пора сложить в коробку, немедленно. Слышишь, Констанция?

– Хорошо, дядя Джулиан, я найду тебе коробку.

– Сложу бумаги в коробку, поставлю коробку в своей комнате, и этот проходимец их не тронет. Констанция, он проходимец!

– Ну что ты, дядя. Чарльз хороший, добрый человек.

– Он бесчестен. И отец его был бесчестен. Оба мои брата были бесчестны. И не разрешай ему брать мои бумаги, я не позволю рыться в моих бумагах, я не потерплю, чтоб он совал сюда свой нос. Так ему и передай. Он выродок, незаконнорожденный ублюдок.

– Дядя Джулиан!

– В переносном смысле, разумеется. Оба моих брата женились на сильных женщинах; но так уж повелось у мужчин говорить о неприятных людях – для красного словца… Прости, что оскорбил твой слух, дорогая.

Констанция молча подошла к двери в подпол, лестница за дверью вела к бесчисленным банкам и баночкам. Констанция тихонько спускалась по лестнице; шаги Чарльза доносились сверху, шага Констанции – снизу.

– Вильгельм Оранский был незаконнорожденным, – пробормотал дядя Джулиан и, схватив обрывок бумаги, записал эту мысль. Констанция вернулась из подпола с коробкой для дяди Джулиана.

– Вот тебе чистая коробка.

– Зачем?

– Сложить бумаги.

– Этот молодой человек не смеет трогать мои бумаги. Констанция, я не потерплю, чтоб он трогал мои бумаги.

– Это я во всем виновата, – Констанция повернулась ко мне. – Надо было положить дядю в больницу.

– Констанция, дорогая, я переложу бумаги в коробку, дай-ка мне ее, будь любезна.

– Но ему здесь хорошо, – сказала я.

– Все надо было сделать иначе.

– Бессердечно отдавать его в больницу.

– Придется, если я… – Констанция вдруг осеклась и отвернулась к раковине с картошкой. – Добавить грецких орехов в яблочное пюре?

Я застыла. Я вслушивалась в недосказанное. Время иссякает, оно тисками сдавило дом, оно губит меня… Пора разбить зеркало в прихожей. Шаги Чарльза слышны на лестнице – в прихожей – на кухне.

– О, я вижу, все в сборе, – произнес он. – Что на ужин?

Вечером Констанция играла в гостиной; длинная тень от арфы плавно изгибалась на мамином портрете, звуки лепестками осыпались со струн. Она играла «По морю на небеса», «Беги, река моя, беги», «Я видел женщину» – все, что когда-то играла мама, но никогда мамины пальцы не перебирали струн так легко, так согласно с мелодией. Дядя Джулиан старался не заснуть, то слушал, то задремывал; Чарльз не осмелился задрать ноги на диванную спинку, но он все время ерзал, а табачный дым клубился вокруг свадебного пирога на потолке.

– Нежнейшее туше, – произнес дядя Джулиан. – Все женщины в семье Блеквудов – прирожденные музыкантши.

Чарльз поднялся и выбил трубку о каминную решетку.

– Как мило. – Он взял в руки фигурку из дрезденского фарфора. Констанция перестала играть, и он обратился к ней: – Ценная вещь?

– Нет. Но мама их очень любила.

Дядя Джулиан сказал:

– Больше всего мне нравятся «Шотландские колокольчики». Констанция, дорогая, сыграй…

– Хватит на сегодня, – оборвал его Чарльз. – Нам с Констанцией надо поговорить, дядя. Пора обсудить дальнейшую жизнь.

Четверг – день моего наивысшего могущества. Его-то я и выбрала, чтобы покончить с Чарльзом раз и навсегда. Поутру Констанция замесила тесто на пряное печенье – решила испечь к ужину; конечно, зря она эту возню затеяла: четверг-то оказался последним днем, только мы этого не знали заранее. Даже дядя Джулиан не подозревал; в то утро Констанция вывезла его на кухню, окутанную ароматами корицы и мускатного ореха, – ему было лучше, и он снова принялся запихивать бумаги в коробку. Чарльз взял молоток, нашел гвозди и доску и теперь нещадно колотил по крыльцу; из окошка я увидела, что бьет он неумело, и обрадовалась: пускай-ка саданет себе молотком по пальцу. Убедившись, что все при деле, я украдкой – чтобы не услышала Констанция – пробралась наверх, в папину комнату. Первым делом надо остановить папины часы, которые завел Чарльз. Он чинит крыльцо – значит, часы наверняка не надел, да и цепочка из его кармана с утра не свисала; часы, цепочка и перстень с печаткой обнаружились на папином комоде, там же валялся кисет и четыре коробка спичек. Спички мне вообще трогать запрещено, но уж эти – Чарльзовы – я и подавно не трону. Я поднесла часы к уху: послушать, как тикают; на прежнее место стрелки не вернуть, часы идут уже двое или трое суток, но я крутила и крутила стрелки назад, покуда не услышала жалобный хруст – часы встали. Уверившись, что Чарльзу их не завести, я бережно положила часы на прежнее место; по крайней мере одна вещь в доме освобождена от чар, панцирь Чарльза дал трещину. С цепочкой все в порядке – ломать не надо, и так сломана; а перстней я не люблю. Чарльз заколдовал все в доме – не выветришь; но если изменить, переиначить сперва папину комнату, потом кухню, гостиную, кабинет и, наконец, сад – Чарльз заплутает, растеряется, не узнает ничего вокруг, он решит, что это другой – не наш – дом, и уедет. Сейчас я расколдую папину комнату – быстро и бесшумно.