Порода. The breed - читать онлайн книгу. Автор: Анна Михальская cтр.№ 83

И только теперь, когда он так открылся и опасность краха отодвинулась, рассыпался и обман. Но что же? Неужто меня можно и вправду любить? Нет, подожди. Вспомни-ка лучше про «русского эльфа». А ты опять: «опасность отодвинулась»… Да никогда она не была так близка. Какой из тебя «русский эльф»? Человек без ума от своего миража, вот и все. И что дальше? Судя по взгляду Мэй, с этим вопросом на лице я и вошла в гостиную.

Я подошла к окну. Солнце закатилось, но небо и море излучали бледное перламутровое свечение. Был виден Дункан. На его плоской вершине вместо дракона лежало облако. А может, дракона просто не было видно, и он уже развернул свои крылья там, в облачном тумане?

— А, ласс, бак агайн хьир? — приветствовал меня Мерди. — Нэ, о'ке! Вил ит би бранди, о вот? Йи тист виски! ^[141] — и Мерди потряс в вытянутой руке объемистую бутыль. — Давай, объясню, как пьют виски шотландцы в Шотландии. Вот тебе два стакана. Сюда наливаем виски — на два пальца, видишь? — Мерди вытянул вперед указательный и средний, плотно прижав их друг к другу, и ровно на эту высоту поднялся золотисто-рыжий напиток в моем первом стакане. — А сюда — воду. На четыре пальца. Можно со льдом, хочешь? Но лучше просто холодную, — и во второй стакан почти до краев была налита хрустально-прозрачная жидкость. — Ну а теперь — Фор йи! За тебя!

Мы выпили, стоя у окна, и Мерди усадил меня в кресло около столика, где стоял мой второй стакан — запивать.

— Ну, так и пей, — одобрил Мерди, — глоток то отсюда, то оттуда.

Я пила и рассматривала комнату, стараясь не глядеть ни на Мэй (мне было почему-то стыдно), ни на Ричарда (я не знала, как на него смотреть, чтобы он не оказался сейчас же слишком близко). Гостиная была очень красива. Обширное поле гладкого пола из простых струганых досок с сучками и прожилками, на нем кое-где кресла, и около каждого — столик для пары стаканов с виски и для всяких безделушек. Украшениями в этом шотландском гнезде морской птицы служило все что угодно — красивый камешек, обкатанный волнами, перышко, старинная серебряная ложечка… Прямо на полу стояли низкие фарфоровые вазы с высохшими розовыми лепестками и высокие — с засушенными травами. В окно, целиком занимавшее стену, вновь ударил дождевой заряд. Виски ли преображал мир, или это мир снизошел наконец до того, чтобы перемениться, было непонятно, да и не важно. Беседа, впрочем, недолгая, велась исключительно между людьми и собаками: в комнату, приветливо помахивая хвостом, вошла черная сука лабрадора, а за ней вереница таких же угольно-черных щенят месяцев трех от роду. Лабрадоры вели себя так сдержанно, так серьезно, так деликатно, что, переходя от гостя к гостю и не забывая притом хозяина, никто из них не потревожил и сухого лепестка в фарфоровых вазах. — Good manners! — оценила Мэй. ^[142]

Внезапно, будто по сигналу, который только мне не был слышен, Мерди, Мэй и Ричард разом поднялись. Мы двинулись к выходу и сели в машину. Ехать было чуть больше минуты, но, видно, прибыть полагалось в автомобиле.

На открытой террасе, отделенной от уреза неспокойных волн и от серых гранитных валунов лишь легкой белой балюстрадой в колониальном стиле, перед хозяйкой Лохэлш-отеля церемонно выстроились служащие в черном под предводительством метрдотеля. Кланяясь и пятясь, метрдотель Дэнис, здоровенный шотландец с красным обветренным лицом и блестящими от бриллиантина волосами, простирал обе руки к распахнутым дверям. Мэй на полшага впереди своего деверя — управляющего и мы с Ричардом, на полшага позади Мерди, составляли группу «хозяев». Мэй сдержанно кивала, держась очень прямо и всем своим видом показывая, что проверка предстоит нешуточная. От неловкости я виновато улыбалась Дэнису. Несколько шагов до входа Мерди проделал деловито, Ричард — невозмутимо.

Мы вошли и огляделись.

Убранство отеля — несколько невыразительного, но зато добротного и обширного четырехэтажного здания — по стилю от него ничем не отличалось: на стенах, подсвеченных тяжелыми бра, потускневшие краски бордюров: фазаны, кролики и шотландские куропатки-граусы, картины маслом на охотничьи сюжеты в массивных рамах, оленьи рога. На узких окнах, в которые смотрела уже ночная дождливая мгла, — бархатные шторы. Мэй, совершенно поглощенная своим отелем, указывала на что-то Мерди. Ричард помогал мне снимать накидку: стоял сзади, тесно прижавшись и почти обнимая. — Анна, — он нагнулся к моему уху и шептал, касаясь волос и щеки горячими сухими губами, — Анна, тут в спальнях на окнах тоже бархат… Бархат, холодные льняные простыни, жаркий огонь в камине, ледяная ночь за стеклом… Бархат, Анна… Боже, как я выдержу это… Этот вечер… Эту ночь…

— Все это необходимо заменить, Мерди, — голос Мэй звучал резко, даже пронзительно. — Все, все совершенно. Всю эту рухлядь. Ну, распоряжения последуют завтра. Покажем Анне Скай, вернемся, отдохнем и на свежую голову все обсудим.

— Прошу, мадам, — обратился к хозяйке метрдотель Дэнис. — Прошу в зал для шампанского.

Мы прошли в очень узкую комнату, где за длинным столом нам подали сухой, остро покалывающий мелкими пузырьками напиток в тонких высоких бокалах. Я узнала “Catherine the Great”.

Появились новые представители клана Макинрей — сын Мерди, преуспевающий полноватый молодой парень, а с ним — девушка такой красоты, какой я не видела никогда. Даже в кино. Я вообще не думала… Не думала… Ну, не знаю. Она была очень веселая, эта самая «настоящая шотландка», о которой еще утром говорил Мерди, проносясь в машине через перевалы Грампианских гор. И правда, место ей было вовсе не на конкурсе грубых великанш на звание «Мисс Мира» где-нибудь в Найроби, а именно тут, у Острова Туманов, во мраке дикой северной ночи — ей, этой сияющей девушке с потоками шелковых золотых волос, глазами цвета голубой воды шхер, лепестками шиповника на щеках и устах и жемчужной мерцающей кожей.

Эта девушка пела. Пела те баллады, что я уже слышала, пела и новые. Они повествовали о событиях еще более кровавых, о ночах еще более страшных, о предательстве и смерти, о любви и горе, о разлуке и неизбывной тоске.

Серебристым голосом, чистым, как струя водопада, легким и нежным, как пух морской птицы, гибким, как ивовая лоза, эта душа Шотландии, девушка по имени Мэрайа, пела сказания своей родины.

За столом сидели невозмутимо и говорили о вещах самых обыденных — обсуждались, кажется, даже цены на мясо. Дэнис, стоя за стулом Мэй, отдавал распоряжения. На блюдах подносили канапе размером с наш железный рубль, и паштет из креветок розовел на них нежно, как вечер. Я все смотрела на Мэрайю. Как можно думать о других девушках, да еще и называть их «русскими эльфами», когда рядом… Но Ричард смотрел в темноту за окном. Его бокал наполняли часто.

Когда Дэнис, не отрывавший взгляда от хозяйки, заметил, что «Catherine the Great» возымело свое действие, был предпринят переход в обеденный зал.

Там, на столах больших и маленьких, разглаженный до атласного блеска, окрашенный во все тона зеленого — от глубокого цвета морских глубин до льдистого холода северного неба — царствовал лен. Он устилал столы многослойно, так что нижние скатерти с чудной вытканной каймой ниспадали до самого пола, верхние лежали углом, чтобы не скрыть всей роскоши нижних, а перед каждым прибором помещался конверт салфетки, такой большой и так туго свернутый, что мог бы спеленать и новорожденного младенца, но все же, и, казалось, в самый последний момент, младенца решили заменить цветущей веткой лаванды.