Вернулась Фара с горячим зеленым чаем, с плоским хлебом, называвшимся здесь нан, и с каменной миской свежего масла. Джейн и Жан-Пьер начали есть. Сливочное масло считалось в этих краях редкостным деликатесом. Обычно за ужином нан ломали на кусочки, обмакивая их в кислое молоко, творог или растительное масло. В обед традиционно питались рисом, смоченным соусом с запахом мяса, хотя само по себе мясо позволяли себе далеко не всегда. Раз в неделю готовили курицу или козлятину. Джейн продолжала есть за двоих, позволяя себе такую роскошь, как яйцо, каждый день. В это время года всегда было в достатке свежих фруктов на десерт: абрикосов, слив, яблок и ягод шелковицы. Джейн такая диета казалась вполне здоровой, хотя многие в Англии посчитали бы ее крайне скудной, а некоторые французы нашли бы в ней повод чуть ли не для самоубийства. Она улыбнулась мужу.
– Еще немного беарнского соуса к вашему бифштексу, мсье?
– Нет, благодарю вас, – в столь же шутливом тоне ответил он и приподнял свою чашку. – Но я бы выпил еще немного шато шеваль блан.
Джейн налила ему свежего чая, и он притворился, что пробует его, словно это действительно было вино, сначала взяв немного на язык, а затем прополоскав им рот.
– Урожай винограда шестьдесят второго года значительно недооценивают. Его сравнивают с бесподобным шестьдесят первым годом, но лично я всегда считал, что это вино скрывает в себе не меньше вкусовых достоинств, хотя не столь броских, и потому способно доставить удовольствие только подлинному знатоку.
Джейн улыбнулась. Он снова становился самим собой. Прежним Жан-Пьером.
Шанталь заплакала, и Джейн немедленно ощутила, как легкой болью отозвались ее груди. Она взяла ребенка на руки и начала кормить. Жан-Пьер продолжал ужинать. Джейн попросила:
– Оставь, пожалуйста, немного масла для Фары.
– Хорошо, оставлю.
Он вынес посуду с остатками их трапезы, а потом вернулся с миской шелковицы. Джейн ела ягоды, пока младенец по-прежнему не отрывался от ее груди. Вскоре девочка заснула, но Джейн прекрасно знала, что всего через несколько минут она проснется и захочет еще молока.
Жан-Пьер отодвинул миску от себя и сказал:
– Мне сегодня снова на тебя пожаловались.
– Кто именно? – резко вскинулась Джейн.
Жан-Пьер выглядел не слишком убежденным, но упрямым.
– Мохаммед Хан.
– Но ведь он говорил не от своего имени, не так ли?
– Вероятно, не от своего.
– И на что же он жаловался?
– На то, как ты учишь деревенских женщин оставаться бесплодными.
Джейн вздохнула. Ее огорчала не только глупость и ограниченность мужчин из кишлака, но и слишком терпимый подход Жан-Пьера к их жалобам. Она хотела, чтобы он защищал ее, а не просто прислушивался к обвинениям в ее адрес.
– Разумеется, за всем этим стоит Абдулла Карим, – сказала она.
Жена муллы часто появлялась на берегу реки и, несомненно, доносила мужу обо всем, услышанном там.
– Тебе придется это прекратить, – заявил Жан-Пьер.
– Прекратить что? – Джейн почувствовала гневные нотки в своем голосе.
– Объяснять им, как избежать беременности.
Это звучало совершенно неверным и даже извращенным истолкованием того, чему на самом деле Джейн учила женщин, но у нее не было охоты защищаться, оправдываться или тем более извиняться.
– С какой стати мне прекращать просвещать их? – спросила она.
– Это может создать для нас очень большие проблемы, – сказал Жан-Пьер так, словно от него требовалось бесконечное терпение, и такой тон еще больше выводил Джейн из себя. – Если мы всерьез оскорбим муллу, нас могут вынудить покинуть Афганистан. Но гораздо хуже, что мы навредим репутации «Медиков за Свободу», и повстанцы тогда будут способны отказаться от услуг врачей этой организации. Для них это прежде всего священная война, понимаешь ли, и духовное здоровье порой гораздо важнее физического. Они могут решить, что обойдутся и без нашей помощи.
Существовали и другие благотворительные организации, направлявшие молодых докторов-идеалистов в Афганистан, но Джейн не стала прибегать к такому аргументу. Вместо этого она прямо сказала:
– Нам придется пойти на риск.
– Придется? – переспросил он, и она заметила появление злого выражения на его лице. – Почему же?
– Потому что есть только одна помощь, имеющая неизменную и ни с чем не сравнимую ценность, которую мы можем оказать этому народу. Я имею в виду – дать им информацию. Прекрасно залечивать их раны и раздавать лекарства от мучающих их глистов, но у них никогда не будет достаточного количества своих врачей и медикаментов. Однако мы в состоянии кардинально улучшить их здоровье на постоянной основе, обучив их наиболее насущным правилам питания, личной гигиены и заботы о своем самочувствии. Уж лучше обидеть Абдуллу, чем прекратить нашу важную работу.
– И все же мне крайне жаль, что ты стала врагом для этого человека.
– Но он ударил меня своей палкой! – яростно воскликнула Джейн.
Шанталь заплакала. Джейн усилием воли заставила себя успокоиться. Она некоторое время убаюкивала ребенка. Затем снова принялась кормить. Почему Жан-Пьер не понимал, до какой степени трусливую тактику избрал? Как мог он настолько бояться высылки из этой богом забытой страны? Джейн опять глубоко вздохнула. Шанталь отвернулась от ее груди и стала издавать недовольные звуки. Они готовы были продолжить спор, но в этот момент до них издали донеслись крики.
Жан-Пьер нахмурился, вслушался и встал из-за стола. Теперь уже мужской голос раздавался непосредственно у них во дворе. Жан-Пьер взял шаль и накинул ее жене на плечи. Она завязала ее поверх груди. Это был достигнутый ими некоторое время назад компромисс. Шаль не могла считаться достаточно плотной одеждой, если принимать во внимание афганские традиции, но и Джейн наотрез отказывалась уподобляться личности второго сорта и торопливо выбегать из комнаты во время кормления, если к ним заходил посторонний мужчина. А если кому-то это не нравится, с самого начала заявила она, пусть лучше не является к врачу на дом.
– Войдите! – выкрикнул Жан-Пьер на дари.
Это был Мохаммед Хан. Джейн как раз находилась в подходящем настроении, чтобы высказать откровенно свое мнение о нем самом и об остальных мужчинах кишлака, но не решилась, как только заметила предельное напряжение на его красивом лице. Кроме того, он едва ли вообще обратил внимание на ее присутствие.
– Караван попал в засаду, – без предисловий начал он. – Мы потеряли двадцать семь человек и весь груз.
Джейн даже зажмурилась от нахлынувшей на нее душевной боли. Она ведь совершила путешествие с одним из подобных караванов, чтобы впервые попасть в долину Пяти Львов, и невольно ее воображение живо нарисовало ей картину засады. Смуглые мужчины на своих недокормленных лошадях неровной цепочкой растянулись вдоль каменистой тропы, проходившей по узкому и темному ущелью. Вдруг доносится звук режущих воздух лопастей вертолетов, который скоро достигает крещендо. Летят осветительные ракеты, гранаты, начинают стрельбу пулеметы. В панике афганцы пытаются отыскать для себя укрытия среди почти отвесных и ровных скалистых стен ущелья, напрасно палят из ружей по неуязвимым для них вертолетам. А потом уже слышны только стоны раненых и предсмертные крики убитых.