Двумя группами, участвовавшими в эксплуатации евреев, были люди в мундирах и штатские. Мобилизованными представителями местного населения в оккупированной Польше были гранатовые полицейские, в число которых, как нам известно, входило много довоенных полицейских или государственных чиновников. На снимке, сделанном уже после войны, выделяются солдаты или милиционеры — т. е. по крайней мере частично «хлопцы из леса»: ведь в милицию охотно вступала молодежь, и не только в Армию Людову (прим. перевод: польск. Armia Ludowa — Народная армия), но и в различные подпольные формирования
[110]. Но хотя Армия Людова и Армия Крайова боролись между собой во время оккупации, для скрывающихся евреев встреча в лесу с любой вооруженной партизанской группой очень часто кончалась трагически
[111].
Если принимать во внимание количественные данные о преступлениях, совершённых против евреев местным населением, то как число убитых, так и стоимость награбленных материальных благ представляется лишь малой долей того ущерба и вреда, причиненного евреям, которые совершил против евреев германский рейх. Ибо катастрофа европейского еврейства — напомнить об этом никогда не будет лишним — произошла по инициативе нацистов, немцев, которые покорили почти весь континент и в определенный момент приступили к систематическому уничтожению евреев. Всё, что происходило между местным населением и евреями на оккупированных территориях, было лишь деталями той принципиальной беды, какой было для евреев столкновение с немцами, в своем исходе всегда гибельное.
Так что мы рассуждаем здесь о событиях, имевших место на периферии Холокоста. Однако эта локальная периферия — центральный пункт судьбы евреев в оккупации, поскольку единственный путь евреев к спасению проходил через контакт с местным населением. Евреи, у которых не было способностей, средств или возможности, чтобы наладить такой контакт, так же как и те, кого обогнал ход событий, были обречены на смерть — кроме тех немногих, что дожили до конца войны в лагерях.
Кому эксплуатация евреев приносила выгоду
Представления о войне и насилии изменились, героизировались с изобретением фотографии и началом ее использования в газетных сообщениях. Во времена Гражданской войны в США (1861–1865) газеты помещали в основном литографические версии фотографий, причем еще и ретушированные (мы помним, каким неудобным, трудным и сложным в обслуживании было в то время фотографическое оборудование), а их шокирующее действие ограничивалось соглашением: «наши» павшие лежат рядком, лицами вверх, чаще можно было видеть пустое поле битвы, с которого тела уже были убраны. Однако в то же время появилось и было представлено взорам публики много фотоснимков, верно отображавших ужасы войны
[112]. Особую роль сыграли снимки с полей Первой мировой войны, показавшие изуродованные трупы и обезображенные лица солдат.
Среди вещественных свидетельств Холокоста огромную роль играют снимки, которых имеется очень много. Некоторые из них также были ретушированы, иногда целенаправленно. В беседе с директором Музея Майданека Янина Струк выяснила, что знаменитый, много раз публиковавшийся снимок гор обуви из Майданека — это фотомонтаж из трех снимков. «Тарковский сомневается, — сообщает Янина Струк, — что после освобождения в лагере могло остаться столько обуви, поскольку местное население, приходившее сюда в поисках поживы, многое разграбило, но в момент освобождения впечатляющая сила этого образа была важнее, чем правда»
[113].
Однако снимки Холокоста, даже сделанные самими же его участниками, всегда показывают хотя бы часть правды, какой-то момент этой катастрофы: преследование, грабеж, убийства. Обычно на них представлены две стороны: сторона силы (солдаты, полицейские или смеющаяся толпа) и сторона бессилия (евреи — живые или мертвые). Так и наш снимок, хотя и сделанный уже после войны, по сути своей — типичный снимок Холокоста. Его центр тяжести — беззащитные еврейские кости, а вокруг, полные силы, стоят либо сидят те, кто выжил
[114].
В иконографии времен войны группа гражданских лиц на снимке обычно представляет жертв. Это обычно тогда, когда на фото видны также какие-то люди в форме и с оружием. Здесь же гражданские лица — это, по терминологии Рауля Хильберга, «исполнители», хотя деятельность этих «исполнителей» заключалась, конечно же, в перелопачивании человеческих останков, а не в убийстве. В свою очередь, в иконографии лагерных снимков, сделанных уже после освобождения, гражданские лица (трупы, больные и т. п.) лежат рядами на земле, а стоят люди в форме — т. е. армия, освободившая лагерь. Бывает, что стоят также и полутрупы — часто тоже в форме или в арестантских робах. Но наш снимок не подходит и под этот канон.
Сложенные в кучку на переднем плане берцовые кости и черепа — признак того, что эта фотография из разряда trophy pictures (снимков с трофеями). Как охотники рядом с убитым зверем, нацистские убийцы евреев фотографировались на местах казней, а преследователи снимались вокруг замученной жертвы, которую принуждали к публичному покаянию на радость собравшейся общественности.