Между клизмой и харизмой - читать онлайн книгу. Автор: Самвел Аветисян cтр.№ 32

— Кира, выручай. Помнишь, ты приходил с какой-то мутной идеей про пастуха. Сможешь ее причесать, почистить, добавить слоган Yardoff: drink different и презентовать нам завтра?

Кирилла Миллера я знал еще с Ленинграда. Студентами мы состояли в «Обществе младомарксистов». Мы возвышенно спорили вокруг идей Камю, Сартра, Маркузе, Фромма. Строили из этих идей философские замки. Откуда брали труды этих и других запрещенных в СССР философов? Ну, во-первых, некоторые романы и пьесы Камю и Сартра публиковались в «Иностранной литературе». Во-вторых, мы что-то по крупицам выуживали из советского идеологического мусора про реакционную сущность и классовую ограниченность западной философии. А иногда неведомым образом на одну ночь нам перепадали книжки самиздата и тамиздата, которые читали под страхом и одеялом.

Общество было устным, никаких конспектов, рефератов, записок. Чтобы органы не загребли. У всех имелись философские клички, но не столько по соображениям конспирации, а так, для пущей таинственности. Кирилла за истовую страсть к Сартру и Симоне де Бовуар мы прозвали SecondSex. Он не обижался. Наоборот. Сын поэта-диссидента и вольной актрисы, он считал любовные многоугольники естественными и «экзистенциально оправданными». Серийная моногамия, говорил он, должна прийти на смену унылой семье. Но сам при этом был против, чтобы его девушка была еще чьей-то.

Несомненно, Кирилл был ярым экзистенциалистом, но марксистского толка. Чтобы осознать себя как экзистенцию, говорил он, надо оказаться в пограничной ситуации — например, перед лицом смерти или безнадежно влюбиться в фатальную Музу. В результате этого мир становится интимно близким. Кирилл считал, что человек не подлежит определению, потому что изначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь после, причем таким, каким сделает себя сам. По Кириллу, человек есть слагаемое двух начал: свободной воли и живого ума. Без воли он — тревожная вошь, без ума — злая энергия. Позже я не раз убеждался в правоте друга. За десять каторжных лет у Ярдова я наблюдал, как постепенно из дикорастущего Ярдова, который косил под нового русского, вырастал харизматичный предприниматель. И было очевидно, что через еще семь-десять лет из него получится русский европеец нового образца. Не тот, что описан в классической русской литературе — нерешительный и беспрерывно сомневающийся, а деятельный и целеустремленный.

Кирилл был креативным директором агентства. На встречу он пришел не один. С ним пожаловал сам владелец «Максимы» Игорь Янковский. Тот самый, из славной династии актеров, сын Ростислава и племянник Олега. Была еще ассистент Янковского, длинная девушка с гусиной шеей и киношной фамилией Свинарко.

— Господа, позвольте напомнить вам, что целевая группа бренда Yardoff — это молодые профессионалы. Их отличает от других здоровый эгоизм и страсть в работе. Они исповедуют либеральные ценности, где интересы личности выше интересов общества. — Надо же, Янковский основательно подготовился к встрече. Он дословно цитирует мое недавнее интервью «Эксперту».

— Эту хуйню мы и сами знаем. — Ярдов смерил изучающим взглядом гладко выбритые щеки Янковского, далее его взгляд сполз на красную от волнения шею, обвязанную ядовито-зеленым платком, затем на горбатый живот и остановился на золотых часах. — «Ролекс»?

— Audemars Piguet Royal Oak Offshore. Шварценеггер их носил в «Терминаторе». — Янковский подвигал запястьем и продолжил: — Отдельной подгруппой потребителей являются жены и подруги вышеназванной группы. Она немногочисленна, но в силу своей покупательской страсти важна для создания культа…

— Простите, Игорь, но можно сразу перейти к сценарию? — теперь уже я прервал Янковского. — Может, Кирилл продолжит?

Прежде чем продолжить, Кирилл собрал в пучок дреды, перевязав их разноцветным шнурком, погладил бороду и по-гусарски закрутил усы.

— Образ пастуха, коллеги, является одним из важнейших мессианских символов. Еще в первых главах Ветхого Завета мы узнаём, что жертва именно пастуха Авеля была наиболее приятна Богу. Из пастухов также был призван в цари Давид. В Писании говорится: «Я взял тебя от стада овец, чтобы ты был вождем народа Моего». И пророк Амос был пастухом: «Я был пастух и собирал сикоморы».

— Что собирал? — Мне показалось, Ярдов не слушал Кирилла, отвлекшись на помощницу Янковского.

— Сикоморы. Это плоды смоковницы, по-нашему, фиги.

— И на фиг здесь про фиги нам тереть? — Довольный каламбуром Ярдов изобразил строгость, нахмурив брови.

— Без этого не понять. Хорошо, буду краток. Ролик начинается с апокалиптической картины. Представьте на общем плане библейский пейзаж: тревожная ночь, нескончаемые молнии озаряют небо, несмолкаемый гром, разверзлись хляби небесные, потоп… Знаете, как называются такие ночи?

— Нет.

— Воробьиные. От грохочущей грозы просыпаются воробьи и мечутся в воздухе, разбиваясь о деревья. И обезумевшее от страха стадо овец мечется по полю под зловещим небом. Затем картина сменяется, и мы видим на крупном плане ступающие по жиже тяжелые ноги. Примерно такие, как в первых кадрах «Терминатора».

— Круто было бы пригласить на роль пастуха Шварценеггера. — Я не то чтобы всерьез предложил, сколько хотел отвлечь Ярдова от помощницы. Бедняжка, пунцовая от липких взглядов Ярдова, то натягивала юбку до колен, то завязывала и развязывала бант на блузке.

— Потом камера отходит, и во весь исполинский рост со спины показывается пастух в плаще и с посохом. А вокруг капюшона — ореол, нимб, яркое, ослепительное сияние мира и покоя.

— То есть пастух — это аллегория?

— Да. В Библии мы встречаем сравнение народа Божьего с овцами, а Бога — с пастырем. Пророк Иезекииль говорит о народе как о заблудшей пастве. В нашем случае паства — это потребители, а Ярдов — пастырь.

— Поправлю тебя. Не Ярдов, а бренд Yardoff.

— А это разве не одно и то же?

— Разумеется, нет. Бренд конгруэнтен личности, — изрек я с важным видом, сам не поняв смысла сказанного.

— Это как?

— Не заморачивайся, Кир. — И зачем я встрял в плавно текущее повествование Кирилла?

— Ладно, продолжу. Устами пророка Иезекииля Бог говорит: «Я буду пасти овец Моих и Я буду покоить их. Потерявшуюся отыщу, и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и больную укреплю, а разжиревшую и буйную истреблю».

— Что дальше?

— Дальше пастух приближается к первой овце, наклоняется к ней и гладит по шерсти. Стадо послушно замирает. Финальная сцена: рассвет, пробуждение, чистое небо и мирное стадо. И голос за кадром «Ярдофф — он такой один». Затем, секунду спустя, проявляется логотип со слоганом:

Yardoff: drink different.

— Круто! — Ярдов, наконец-то отвлекся от взмокшей помощницы. — мы не будем потакать никому. Не будем пресмыкаться перед баранами. Пусть следуют за нами, пьют наше пиво, и будет им счастье.

По старой доброй привычке ролик снимали в Белоруссии. Режиссером был Владимир, младший брат Янковского. Сняли за ночь без особых трудностей. Хотя по первости были проблемы с баранами. Когда включались стробоскопы, создавая эффект молний, и лилась вода из пожарных гидрантов, стадо разбегалось. Но, нагнав на съемочную площадку зевак с окрестных мест, мы образовали живое кольцо, а чтобы никому не засветиться в кадре, попросили всех лечь в грязь, взявшись за руки и образуя круг. Сняли с третьего дубля. Грязь с зевак потом смывали под напором гидрантов. После обогрели водкой и дали по упаковке пива.