Эмпайр Фоллз - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Руссо cтр.№ 133

– Уолт тебя не взбадривает?

Жанин нажала на тормоз в трех кварталах от бара своей матери:

– Вон.

– Что?

Так, по крайней мере, ей удалось привлечь внимание своей дочери. Тик смотрела на нее испуганно, сознавая, что зашла слишком далеко.

– Вон, – повторила Жанин, не желая настаивать на своем, но чувствуя, что иначе нельзя. – Если ты обращаешься со мной как с последним дерьмом, топай ножками.

Она надеялась, что дочь не поступит так, как ей было сказано, – надежда вполне обоснованная, поскольку Тик сроду ее не слушалась. Но, конечно, на этот раз она послушалась. Тик открыла дверцу и вышла, не оставив матери лазеек, как всегда. Жанин отвернулась, словно ей глубоко плевать, услыхала, как хлопнула дверца, быстро глянула через левое плечо, не едет ли кто сзади, схватилась за руль и нажала на газ. И в тот же миг раздался вопль ее дочери:

– Стой!

Первой мыслью Жанин было: блеф сработал и Тик решила извиниться. Но крик ее был, пожалуй, резковат для попытки примирения, и когда Жанин посмотрела через правое плечо, то мигом сообразила, что произошло. Закрывая переднюю дверцу, Тик одновременно открыла заднюю, чтобы вынуть рюкзак, перекинула лямку через локоть, и в этот момент Жанин рванула с места. Рюкзак почему-то застрял между сиденьем и полом, и Тик сбило с ног. Через открытую дверцу Жанин был виден только затылок дочери, но когда она обошла джип, то поняла, что серьезно Тик не пострадала. Благодаря высоте автомобиля Тик не рухнула на асфальт, но зависла над ним в нескольких дюймах. Жанин вспомнился персонаж из мультика, у которого не раскрылся парашют. Однако ничего комичного лицо дочери не выражало. Лицо Тик сперва перекосило, а затем оно сложилось в маску боли, страха и закипающей ярости.

– Отойди от меня! – завопила Тик, когда Жанин наклонилась, чтобы снять с нее рюкзак. – Не прикасайся ко мне!

– Прекрати, Тик! – рявкнула Жанин, внезапно испугавшись. – С тобой все в порядке. Я пытаюсь помочь.

Каким-то образом дочь освободилась от рюкзака, встала на ноги и зашагала прочь, потирая плечо и плача на ходу.

– Тик! – окликнула Жанин, стараясь, чтобы голос звучал строго, но тот предательски дрогнул. – Вернись. Прошу тебя, деточка.

Нет ответа. Тик продолжала идти. Людей на улице было с полдюжины, не больше, но Жанин не сомневалась: все они видели, что случилось, и теперь смакуют разыгравшуюся перед ними сцену.

– Тик!

И тут ее дочь порывисто обернулась.

– Оставь… меня… в покое! – прокричала она так громко, что ее было слышно по всей длине Имперской авеню.

Двигатель, конечно, оставался включенным, рюкзак дочери так и торчал между сиденьями, и когда Жанин попыталась закрыть дверцу, та не поддалась, Жанин слегка пнула рюкзак, но дверца не закрывалась, и тогда, рыдая навзрыд, припоминая все обрушившиеся на нее невзгоды, она принялась со всей силы молотить ногой по дверце “гранд чероки”, и лишь одно грело ей душу – наблюдать, как увеличивается вмятина.

Долго ли Жанин Роби – нет, Жанин Комо – обливалась слезами, исходила гневом и пинала дверцу “чероки”? Пока та не захлопнулась. Не до конца, разумеется, не настолько плотно, как следовало бы, – мешал торчавший клином груз ее дочери, но достаточно плотно, чтобы не распахиваться.

Жанин все еще трясло, когда она опять села за руль. Ей хотелось одного: нагнать дочь и во всем разобраться, чтобы все стало хорошо между ними, – с применением силы, если понадобится, но разобраться; как – она пока не знала. Жанин двинула по Имперской авеню, однако дочери и след простыл, и было уже слишком поздно, поняла она на последнем всхлипе, слишком, черт подери, поздно.

– К чему бы это, как думаешь? – поинтересовался Дэвид, когда они проезжали мимо старой рубашечной фабрики.

Ехали они из бара Беа в пикапе Дэвида, и на углу Имперской авеню он замедлил ход. Впервые после закрытия фабрики, насколько Майлз помнил, массивные железные ворота были открыты. За ними стоял лимузин, поблескивая красными массачусетскими номерами, а на крыльце старого фабричного здания группа мужчин в темных костюмах слушала, что им говорит женщина, в которой Майлз мигом узнал миссис Уайтинг.

– Ты же не веришь слухам, правда? – откликнулся Майлз.

В последнее время в “Гриле” было оживленно, все только и говорили о том, что для текстильного производства Уайтингов нашли покупателя. Майлз, как всегда, называл это “тоскливыми домыслами”. И теперь появления миссис Уайтинг в компании этих пиджаков хватит на обогрев дурацкого оптимизма до конца долгой местной зимы.

– Было бы неплохо, если бы хоть что-нибудь сдвинулось с места, – сказал Дэвид, сворачивая на авеню. – А заодно это объяснило бы, почему она нас не трогает. Ощипывает дичь покрупнее.

Дэвид по-прежнему не одобрял тактику брата, уклонявшегося от того, чтобы официально уведомить миссис Уайтинг о их намерениях. Майлз с самого начала допускал, что его брат, вероятно, прав, но с того утра в прошлом месяце, когда он узнал Чарли Мэйна на газетном снимке, ему еще меньше хотелось оказаться один на один с миссис Уайтинг, словно это он изменил ей много-много лет назад на Мартас-Винъярде. И хотя это было глупо, но Майлз не мог отделаться от предчувствия, что миссис Уайтинг, лишь взглянув на него, немедленно поймет: он знает. Ему всегда казалось, что, встречаясь с ним, она каждый раз пристально изучала его физиономию в поисках намеков на некое особое понимание их ситуации, а не найдя ничего, вела себя с ним как обычно. Умом он понимал правоту брата: куда лучше действовать в открытую, но интуиция рекомендовала более извилистый путь.

Впрочем, от секретности в их затее мало что осталось. Они с Дэвидом проводили в “Каллахане” каждую свободную минуту, Майлз трудился там по вечерам, сам делая все, что мог и умел, из нежелания влезать в долги сверх абсолютно необходимого уровня, тем более что реновации плохо сказывались на доходах Беа, грозя в любой момент подкосить ее бизнес. Сегодня Майлз поставил Бастера в обе смены, утреннюю и обеденную, пока сам, потея, пытался привести в чувство старинную газовую плиту в “Каллахане”, которой не пользовались лет двадцать. Дэвид, которому надо было готовиться к “Мексиканскому вечеру” в ресторане, полдня провел, сверяя счета с поставщиками и занимаясь тем, что по силам человеку с одной здоровой рукой. Никто из них более не прятался, оба проводили в “Каллахане” столько времени, сколько потребуется, но любопытствующей публике скармливали байку о безвозмездной помощи старому другу.

В одном Майлз был стопроцентно уверен. Миссис Уайтинг, которой ведомо все, не могла не знать о возобновлении кухни в “Каллахане”. Хотя, может, Дэвид и не ошибался, говоря, что она слишком занята планированием и строительством в городе, чтобы заморачиваться пустяками.

Но почему-то Майлз на это не велся.

* * *

Они припарковались за мусорными баками, как обычно, и вошли в ресторан через заднюю дверь. Каждый день на этой неделе, приезжая и уезжая, Майлз невольно ожидал увидеть Джона Восса, как он вышагивает по двору, глядя себе под ноги, нетерпеливый и настороженный, голодный и неприкаянный. Когда новость о его бабушке облетела город, а парень исчез, Хорас Веймаут, чувствуя себя виноватым, поскольку слишком долго хранил чужую тайну, и более не видя вреда в том, чтобы эту тайну обнародовать, рассказал Майлзу, как он в прошлом месяце шел мимо старого дома у свалки и что он там увидел. Выла собака, привязанная цепью к штырю, и сам парень издавал жуткие гортанные звуки, избивая ее палкой. Животное, отчаянно пытавшееся убежать, в панике носилось кругами, все более сокращавшимися, пока цепь целиком огромным шаром не намотало на штырь, а собака не рухнула набок. Но даже теперь, когда бежать было некуда, бедняга пыталась вырваться, и цепь лишь туже затягивалась на ее горле. Только когда она поняла безвыходность своего положения, парень отбросил палку и принялся утешать объятое ужасом существо, остерегаясь, однако, клацающих с испугу челюстей. Постепенно собака затихла и жалобно заскулила. Тогда парень сам встал на четвереньки и медленно подполз к собаке, ласково уговаривая псину, поглаживая ее израненные бока, пока наконец она не простила своего мучителя и не лизнула его лицо. Хорас сообразил, что парень и сам плачет и просит у животного прощения, но соблюдая по-прежнему осторожность, потому что сбитая с толку, встревоженная собака внезапно прекращала лизать и норовила укусить. Потом она опять скулила, а парень бормотал: “Я понимаю, понимаю”, как будто и сам не раз побывал в ее шкуре.