В голосе, мгновение назад
отчетливо-начальственном, прорезались робкие, даже испуганные нотки, и тогда
Веня интуитивно добавил в собственный голос металла:
– И что, он так и не появлялся?
– Нет... – уже совсем сбились на
лепет в избирательном штабе. – Вы... это из милиции звонят, да? Но Данила
не появлялся, честно, я сразу позвоню вам, как мы договорились, сразу сообщу,
как только о нем хоть что-то станет слышно, хоть какое-то известие появится.
– Ах ты, стукач! – с сердцем сказал
Веня и отключился.
Покачал головой, злясь и на неведомого
собеседника, и на себя самого. Ну и к чему эта вспышка интеллигентской
порядочности? Парень убежден, что исполняет свой гражданский долг, его небось
уверили, что Холмского разыскивают как возможного преступника. Он не виноват,
что из Вениной головы так и не выветрились вбитые с детства принципы насчет
ябед и доносчиков... Ведь именно следуя этим накрепко вколоченным принципам, он
не может себя заставить явиться в милицию и сообщить, что беднягу Холмского
следует оставить в покое, что убил Сорогина совершенно другой человек!
Вот ведь дурь, а? Дурь несусветная! Ломает
голову, как избавить от преследования почти незнакомого человека, и при этом не
может пойти единственным возможным путем: донести на другого, столь же
незнакомого, – на истинного убийцу, между прочим.
И вся штука заключается лишь в одном: он
органически не может донести! Ни на кого. Вот такая железобетонная, негибкая,
негражданственная у него психика.
Веня сидел и ругал сам себя, задумчиво глядя
на дисплей мобильника, на котором все еще оставался высвеченным только что
набранный им номер, как вдруг, по странной прихоти ассоциаций, вспомнил другой
дисплей с другим высвеченным номером. 319-40-62... да, именно такой номерочек
высвечивался на дисплее телефона в квартире убитого Сорогина, прежде чем Веня
своей шаловливой ручонкой не отключил по дурости телефон и не стер все номера,
которые находились в его памяти. Даже не подумал тогда, что эти телефоны
оказались бы незаменимыми для милиции! Может быть, кто-то из абонентов раскрыл
бы милиции инкогнито Сорогина, и именно это послужило бы отправной точкой для
поисков Вятского!
Да, куда ни ткни, всюду напортачил доктор
Белинский.
Он думал так, а между тем руки оказались, как
это часто бывает у врачей, и особенно – у хирургов, проворнее головы. Они
нажали на нужные кнопочки, и на дисплее теперь высветился номер: 319-40-62.
– Алло? – почти немедленно отозвался
женский голос. – Алло, кто это? Говорите!
– Извините, – рывком снявшись с
ручника, выпалил Веня. – А куда я попал?
– А куда вы хотели? – хихикнула
женщина.
Что-то в ее говоре насторожило Веню. Уж больно
знакомые интонации: это назойливое, как бы вприпрыжку короткое аканье...
– Извините, это какой город?
– Нижний, какой же еще! – Женщина
еще пуще развеселилась.
Ну правильно. Этот выговор ни с каким другим
не спутаешь.
– Спасибо, извините. Я ошибся номером.
Всего доброго.
Веня отключился. Проверяя догадку, набрал не
319-40-62, а 31-94-06 – и снова услышал гудок и ту же нижегородскую припрыжку:
– Алло?
Веня хихикнул и отключился.
Понятно, значит, номер этот – не квартирный
нижегородский. Здесь-то они шестизначные! Может быть, телефон московский?
Скорее всего. Или питерский. Или еще какого-нибудь города с семизначными
номерами, например Киева. Эх, хороший город Киев, красивый, как сказка, жаль,
что теперь это глухая и где-то даже враждебная зарубежчина, не без печали
подумал Веня, а потом продолжил свои умозаключения. Телефон может также
принадлежать любому городу, код которого заканчивается на тройку. А такие
бывают? Где-то завалялся справочник междугородной связи... Ладно, это потом.
Сначала попробую Москву. Веня начал набирать московский код и далее пресловутый
семизначный номер.
Ждем-с. В смысле, ждем соединения.
Гудок, еще гудок – и...
Он был готов к чему угодно. К безответным
сигналам, к писку факса. К тому, что снова попадет клинически не туда и снова
придется извиняться. Готов был услышать нейтральный голос электронного
секретаря или сакраментальные фразы, записанные на автоответчик.
Автоответчик-то он автоответчик... Но фразы
оказались просто сакраментальными.
– Сорогин, это ты? – встревоженно
спросил низкий женский голос. – Куда ты пропал, сукин сын?! Я иззвонилась
тебе, а ты... Мобильник отключен, квартирный телефон не отвечает... Послушай,
все очень серьезно, более серьезно, чем ты думаешь! В Париже паника, настоящая
паника! Если ты решил выйти из игры, то сначала вспомни, чем ты мне обязан,
мальчонка с горьковского Автозавода! Ни в какое свободное плавание я тебя не
отпущу, я тебя лучше убью своими собственными руками. Возомнил себя новым
Алешей Пешковым? Напрасно! Ты ведь без меня ни на что не годен! Короче, я
выезжаю в Нижний, понял? Сегодня же, в четырнадцать, поэтому или встречай сорок
шестой поезд, или жди дома. И только попробуй отвертеться! Если что, звони мне
на мобильный. Все, до встречи!
Раздались гудки. Веня какое-то время послушал
их, потом отвел от уха трубку и посмотрел на нее, как бы не веря тому, что этот
привычный аппаратик только что кричал и шипел на него, как на врага. Да,
сказать, что женщина была несдержанна, – ничего не сказать...
И все-таки Веня еще не врубился в ситуацию.
Поэтому он нажал на «ОК» один раз и другой, подождал несколько секунд – и снова
выслушал два гудка, а потом тот же голос и ту же речь.
Да, вот это темперамент! Не в силах
дозвониться до Сорогина (а это мудрено было сделать, поскольку абонент в эту
минуту лежал с дыркой в сердце!), неизвестная дама поступила, подобно человеку,
попавшему на необитаемый остров: бросила в море человеческого общения свое
послание, записав его на автоответчик. Видимо, она и в самом деле была взволнована
до крайности, иначе, наверное, не сделала бы из своей проблемы общественного
достояния. Это же сколько народу звонило ей сегодня – и вытаращивало глаза,
подобно тому как это сделал Веня...
А впрочем, может быть, никто ничего не
вытаращивал. К примеру, эта дама клинически одинока, ей не звонят. Или звонят
настолько редко, что вероятность попадания постороннего на ее автоответчик
ничтожно мала. Или вообще – этот номер телефона известен только Сорогину,
который находится с его хозяйкой в странных, очень странных, более чем странных
отношениях.