– Где, в Зеленом городе? – Вениамин
перевесился с сиденья и тянул, тянул заразу-дверь, которая нипочем не желала
закрываться. – Сердечный приступ, что еще может быть для нас, для
кардиологов? Женщина, сорок пять лет, перенесла инфаркт... Надо поспешить.
– Да нет, там, наверху, – мотнул
головой Виктор, с трудом разлепляя глаза.
– А, там! Там труп, – сообщил
Белинский, изо всех сил дергая дверцу.
И это титаническое усилие было вознаграждено:
дверца захлопнулась так легко, как будто ее никогда в жизни и не заедало.
Валерия Лебедева. 26 июля 2002 года. Москва
К тому времени, как Лера добралась до
«Войковской», а потом и до улицы Черняховского, где находился «Глобус», ей
удалось отбросить почти все докучливые мысли и вполне сосредоточиться на
предстоящем ответственном разговоре. Она выработала четкую тактику и стратегию:
как постучится, как войдет, что скажет для начала, что потом, как будет
реагировать на злоехидство Фрау, на ее оскорбительные реплики, имеющие целью
посеять в молодом авторе неуверенность к себе, внушить отвращение к его
собственному творчеству, убедить, что адрес издательства «Глобус» надо забыть
как можно скорее – и не вспоминать больше никогда, а при одной только мысли о
писательском труде следует ощутить жгучий стыд и сжаться в комок, твердя про себя:
«Аз недостоин! Недостоин!!!»
Она была вполне готова увидеть неприязнь и
даже злобу в глазах Фрау (нелюбимый автор явился, к тому же недовольный
редактурой предыдущего романа и отзывом на новый, к тому же особа женского
пола, к тому же довольно привлекательная внешне, к тому же опоздавшая на
четверть часа!), однако такой вспышки ненависти не ожидала встретить даже она –
при всей своей моральной и физической подготовке.
Причем Лере показалось, что ненависть сия
смешана с неким страхом – как будто редактриса испугалась, что при взгляде на
нелюбимую авторшу ее может кондрашка хватить.
– В-вы? – выдохнула Фрау. – Да
как вы?..
На этом слове она поперхнулась, но Лере легко
было себе представить, что Фрау хотела сказать: «Да как вы посмели опоздать на
встречу со мной???«
Она неловко пожала плечами и, совершенно как
господин Простаков, «от робости запинаясь», начала лепетать что-то про очередь
в посольстве, про испорченное платье, про магазин... При этом Лера каждую
минуту ожидала, что Фрау раздраженно на нее прикрикнет: «А какое мне дело до
ваших платьев и ваших посольств?!» или что-нибудь в этом роде, однако та
почему-то молчала и даже как бы прислушивалась к Лере, причем глаза ее выражали
не лютую ненависть, не отвращение, даже не скуку, а что-то вроде растерянности...
если такая дама, как Фрау, вообще способна теряться. «Наверное, это обман
зрения, – решила Лера, – наверное, она просто-напросто оттачивает
словцо поострее, чтобы прикончить меня одним ударом! Вон как разглядывает с ног
до головы! Небось ищет, куда бы вонзить кинжал!»
И она замолчала, даже голову покорно склонила,
готовая уже ко всему.
– Погодите-ка, госпожа Лебедева, –
вдруг вполне человеческим голосом промолвила Фрау. – Вы что, за границу
собрались? Во Францию – я правильно поняла?
Лера вытаращилась на нее, внимательно
вслушиваясь в каждую интонацию. Против ожидания, из очей Фрау не извергалось
всепожирающее пламя. Лязганья метательных ножей тоже почему-то не было слышно.
– Ну да, – не вполне себе веря,
пробормотала Лера. – Во Францию.
– В Париж?
– В Па... в Париж. В основном.
– А, так у вас тур по стране? – с
поразительным выражением лица поинтересовалась Фрау. Несколько мгновений Лера
ломала голову над тем, какое чувство скрыто под этой гримасой: брови сведены к
переносице и одновременно приподняты в том месте, где сведены, глаза расширены,
губы стиснуты в куриную гузку, – пока не осмелилась предположить, что
перед нею не маска Немезиды, а выражение вежливого интереса.
Господи Иисусе! Неужели издательство «Глобус»
тоже входит сегодня в список приоритетных для посещения ангелами-хранителями
мест?!
– Нет, у меня не тур, – пролепетала
Лера. – Я еду по приглашению подруги, а у нее дом в Бургундии. В смысле, в
Париже квартира и еще домик в деревне – типа дачи.
«Такая старая рухлядь четырнадцатого
века», – словно бы услышала она насмешливый голосок Николь, но цитировать
подругу не стала. Поостереглась. Уж больно сногсшибательно действовало на
русских людей это словосочетание: «Дом четырнадцатого века в Бургундии!» И хотя
Фрау трудно было назвать русской, все же она жила в России, а значит,
менталитет у нее был такой же уязвимый, как у прочих, извините за выражение,
россиян.
Многие Лерины знакомые ломались и без
упоминания четырнадцатого века и Бургундии – достаточно было брякнуть о
квартире в Париже, – однако Фрау оказалась крепким орешком.
– Как это мило! – произнесла она
вполне дружелюбно, и Лера едва удержалась, чтобы не перекреститься: ну не могла
Фрау так говорить! Это было против ее образа, против всех законов жанра,
именуемого «разговор редактора с автором»! – Искренне вам завидую. И что
же, приятельница ваша француженка или натурализованная русская?
Ну и выраженьице – «натурализованная русская»!
В самом подборе слов прозвучало что-то от прежней Фрау, и Лера, предпочитавшая
знакомую опасность незнакомой, малость пришла в себя:
– Нет, она настоящая француженка.
– Как же вы с ней познакомились?
– Случайно, – ответила Лера, еле
удерживая на кончике языка подробное объяснение.
Боже упаси проболтаться Фрау! Во-первых,
сглазишь, а во-вторых, та просто не поверит. А если поверит... тем хуже для
молодой писательницы Лебедевой! И со свойственным для всякого писателя умением
мгновенно соврать так и поступила:
– Она... знакомая моих друзей. Приезжала
в Нижний, там мы с ней и познакомились, Николь побывала у меня в гостях, ну
подружились... прислала вызов...
– Николь? – пробормотала Фрау,
опираясь ладонями в стол. – Какой еще Николь?