Взлеты и падения великих держав - читать онлайн книгу. Автор: Пол Кеннеди cтр.№ 148

И вот тогда судьбоносное решение Гитлера вторгнуться в Россию в июне 1941 года кардинально изменило формат конфликта в целом. В стратегическом смысле для Германии это означало ведение войны на нескольких фронтах, что ставило ее в затруднительное положение, подобное ситуации 1914–1917 годов, что было крайне нежелательно для люфтваффе, чьи силы были растянуты между западным, восточным и средиземноморским фронтами. Такой шаг также гарантировал сохранение позиций Британской империи на Ближнем Востоке, которые, разумеется, могли быть отбиты, если бы Гитлер направил туда четверть наземных войсковых соединений и воздушных войск, задействованных в реализации плана «Барбаросса», но в сложившейся ситуации эти позиции оставались своего рода островками безопасности, плацдармом для контрнаступления вражеских войск в будущем. Однако важнее всего был тот факт, что географический охват и потребность в поддержке тыла во время кампании, углубившейся внутрь России на сотни миль, лишали вермахт главного преимущества — возможности нанести внезапный удар на ограниченной территории, чтобы сокрушить врага, прежде чем иссякнут собственные запасы и военная машина застопорится. Германия и ее союзники в июне 1941 года собрали на линии фронта огромную армию, но ресурсы для ее обеспечения и поддержания боеспособности были минимальные, особенно принимая во внимание плохое состояние дорог в стране. Вероятность ведения войны в условиях зимы вообще не рассматривалась, так как предполагалось, что война продлится не более трех месяцев. Авиапромышленность Германии в 1941 году уступала британской и русской, не говоря уже об американской, кроме того, у Вермахта было гораздо меньше танков, чем у российской стороны, а собственных запасов нефти и боеприпасов на продолжительную широкомасштабную кампанию было недостаточно ^{748}. Проблему не решали даже исключительные успехи войск вермахта на поле боя и нелепые приказы Сталина о развертывании войск перед лицом наступающего врага, из-за чего в течение первых четырех месяцев войны были убиты или взяты в плен более трех миллионов российских солдат. Россия могла нести огромные человеческие и материальные потери, сдавать врагу километры своей территории — и при этом не проигрывать войну в целом. Сдача Москвы и даже, возможно, самого Сталина не заставили бы Россию отказаться от борьбы, поскольку страна обладала колоссальными ресурсами. Таким образом, война могла продолжаться бесконечно, и для ее ведения Третий рейх, несмотря на свои впечатляющие успехи и отточенную тактику, не был в достаточной степени технически готов.

Могла ли российская армия выдержать удар немецких войск на подступах к Москве и противостоять массированному наступлению японцев в Сибири в декабре 1941 года — это уже совсем другой вопрос, достойный обсуждения, но найти на него ответ не представляется возможным. Подписывая Берлинский пакт с Германией и Италией (сентябрь 1940) и позднее (апрель 1941) договор о нейтралитете с СССР, Япония надеялась отсрочить войну с Советским Союзом и приступить к экспансии в южном направлении, однако с появлением информации о подходе немецких войск к Москве Японию вновь охватили воинственные настроения. Стоит отметить, что, если бы вместо операции на юге Япония предпочла направить свои войска против своего традиционного врага в Азии, Рузвельту, по всей вероятности, было бы очень сложно убедить американцев вступить в войну официально и помощь, которую Великобритания была бы способна предоставить России на Дальнем Востоке (если бы Черчилль один вступил в этот конфликт) была бы минимальна. Не желая столкнуться с пугающей перспективой ведения войны на двух фронтах, Сталин в конце 1941 года сумел подключить к участию в военных действиях хорошо обученные, подготовленные к войне в условиях низких температур дивизии из Сибири, задачей которых было ослабить наступательную активность немцев и вынудить их, таким образом, отступить ^{749}. С позиций Токио тем не менее решение об экспансии в южном направлении было абсолютно верным. Западное эмбарго на торговлю с Японией и заморозка ее активов в июле 1941 года в связи с захватом ею французского Индокитая совершенно ясно обозначили для армии и ВВС страны перспективу полного уничтожения их экономической базы в течение нескольких месяцев, если они не уступят политическим требованиям Америки или не захватят нефтяные и прочие месторождения в Юго-Восточной Азии. Таким образом, с июля 1941 года война Японии против России стала практически невозможной, а ее южная агрессия — практически неизбежной. Однако Америка, которую обвиняли в склонности к бездействию в то время, как Япония захватывала Борнео, Малайю и голландскую Ост-Индию, а также американские тихоокеанские военные базы, в том числе Перл-Харбор, осознавала необходимость устранения этого источника агрессии на юге. Исключительно чтобы сохранить импульс «китайского инцидента», японское военное командование сочло необходимым поддержать осуществление крупномасштабных операций в отношении целей, расположенных в тысячах миль от Японии, о которых имело весьма смутное представление ^{750}.

Декабрь 1941 года был отмечен вторым поворотным моментом в войне, которая к тому времени охватила весь мир. Контратаки советской армии под Москвой подтвердили, что по крайней мере здесь стратегия блицкрига провалилась. Многочисленные ошеломляющие успехи японской армии в течение первых шести месяцев войны на Тихом океане нанесли союзникам существенный урон, однако территории не были утеряны (даже Сингапур и Филиппины), что было принципиально важно для реализации крупных стратегических планов. Но гораздо большее значение имело то, что в результате действий Японии и абсурдного объявления Гитлером войны Соединенным Штатам в конфликт наконец вступила самая могущественная страна в мире. Разумеется, высокий уровень промышленного производства сам по себе не гарантирует боевой эффективности армии, и профессионализм немецких солдат, в частности, подтверждал предположение о том, что сравнивать человеческие ресурсы и техническую оснащенность нелепо ^{751}. Однако «Великий альянс», как любил называть его Черчилль, значительно превосходил страны «оси» по размеру военно-технического обеспечения, а его производственные базы располагались вне зоны досягаемости немецкой и японской армий; в совокупности же все имеющиеся у союзников ресурсы позволили им создать огромную боеспособную армию, какую до сих пор ни одно государство не могло противопоставить фашистским агрессорам. В течение следующего года предсказание де Токвиля о возникновении биполярного мира, сделанное в 1835 году, оказалось, по сути, близко к осуществлению.

Узнав о вступлении США в войну, Уинстон Черчилль не скрывал радости — и не зря. Как он сам объяснил позже, «судьба Гитлера была предрешена. Судьба Муссолини была предрешена. Что касается японцев, то их сотрут в порошок. Дело оставалось лишь за надлежащим применением превосходящих сил» ^{752}. И все же более сдержанным в оценках союзникам такая уверенность наверняка казалась необоснованной на всем протяжении 1942-го и вплоть до середины 1943 года. Спустя шесть месяцев после нападения на Перл-Харбор японские вооруженные силы все еще свирепствовали в Тихом океане и Юго-Восточной Азии, обескураживая европейские колониальные империи, окружая Китай с юга, угрожая Индии, Австралии и Гавайям. В войне СССР и Германии вермахт возобновил яростное наступление, как только миновала зима 1941–1942 годов, и пробился к Кавказу. Примерно в то же время гораздо менее крупная армия Роммеля в Северной Африке уже находилась в пятидесяти пяти милях от Александрии. Атаки подводных лодок на конвои союзников были смертоноснее, чем когда-либо — наибольшие потери среди моряков пришлись на весну 1943 года. Между тем англо-американская «контрблокада» германской экономики при помощи стратегических бомбардировок не давала желаемого результата, но стремительно уносила жизни летчиков. Даже если судьба стран «оси» и была предрешена после декабря 1941 года, то они об этом еще не подозревали.