Живая душа - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Максимов cтр.№ 80

От подобных мыслей мне становится и тревожно и спокойно одновременно, потому что я чувствую, что решение вызрело, «нарыв» вот-вот прорвёт. И у меня в сей миг такое ощущение, будто я только что выиграл по лотерейному билету счастливую судьбу. Ибо надежда никогда не считается ни с опытом, ни с так называемым здравым смыслом. А счастливая надежда – и подавно.

Я закрываю глаза и под мерный звук «тик-так» составляю для себя, может быть, и не совсем последовательный рецепт-расписание хорошего поддержания духа:

– Каждый день, с утра, кроме выходных и праздников, не меньше двух часов работать за столом.

– Во избежание самоотравления и полнейшего оглупления – не смотреть, возвратившись домой, телевизор. Ну, на худой конец – новости. А ещё лучше не иметь телеящика вообще, как здесь у нас на даче.

– Пока я тут, совершать ежедневные прогулки по три километра туда и обратно до Серебряного ключика.

– Питаться просто, не переедая.

– Работать физически: колоть дрова, ладить что-то по хозяйству, ходить на колодец за водой. Одним словом, делать необходимое, не изнуряя себя.

– Да, ещё ежевечернее, после трудов праведных, проникновение в «параллельные миры» – то есть чтение хороших книг…

– И молитва, хотя бы после пробуждения, по утрам.

Тем более что впереди ещё почти всё лето. Такое прекрасное и бесконечное. «Вечер долог, да жизнь коротка…» – вносит горчинку в мои решительные размышления нежданная, неизвестно откуда вдруг явившаяся мысль.

Уже не могу разграничить – сплю я или продолжаю в полудрёме размышлять…

Вижу неохватное взглядом пространство – белое безмолвие. Это замёрзший и запорошенный снегом Байкал, по льду которого несётся моя нарта, запряжённая отличными, сильными, сытыми собаками, с волнуемой ветром белой лоснящейся шерстью. Мы движемся на север. Небо над нами стоит голубое, глубокое. Ни облачка. И солнечно, морозно, хорошо! И всё вокруг сверкает алмазной пылью. И собаки бегут без напряжения, бесшумно, словно им в радость легко скользящая за ними нарта. И мне тоже хорошо, беспечно, беспричинно весело, и кажется, что никогда ещё так здорово не было в жизни. Так бы вот и лежал, слушая едва уловимый скрип полозьев…. Но вот уже замаячила цель путешествия. В надвигающихся сумерках светится затянутое промасленной бумагой жёлтое окно избушки на пологом берегу. И мы спешим туда, где тепло и есть еда, и нехитрый уют охотничьего зимовья, и долгие приятные разговоры с другом или незнакомым человеком, за кружкой горячего крепкого чая…

Подъезжая ближе, я вдруг узнаю наш небольшой дом, сложенный из лиственничных брёвен. «Но он ведь не на севере, а на юге Байкала, у самого истока Ангары, которая из-за быстрого течения не замерзает там и в лютые морозы. Как же тогда мы попали сюда, на этот берег, на скалистой горушке которого построен дом? И окно в нём вовсе не из промасленной бумаги, а стеклянное. И за рамой, расчерченной на небольшие квадратики изящным тонким переплётом, различимы силуэты родных, с кем всегда так хорошо и спокойно быть вместе».

– Тик-так, – вновь говорят часы… И я вновь силюсь понять, где же я нахожусь. Во сне – в этой ещё одной загадочной реальности, или – наяву, в хорошо протопленном доме, меж явью и сном…

Да, собственно говоря, мне это и не важно.

Переворачиваюсь на другой бок и опять засыпаю, теперь уже без сновидений, крепким сном хорошо уставшего человека.

И сон мой охраняют ходики с весёлым голубым узором, отсчитывающие секунды – песчинки времени, неизвестно откуда берущиеся и неизвестно куда исчезающие, будто падающие в неизмеримо глубокую пропасть по имени – Вечность…

– Тик-так… Тик-так… Тик-так… – Приятный живой звук, обещающий Встречу.

22–25 октября 2007 г., Порт Байкал

Хлопья снега, медленно опускающиеся в желтоватом свете фонаря, были до неправдоподобия большими… Казалось, что снежинки плавно скользят сверху вниз по наклонно натянутым невидимым нитям…

Они, скорее, напоминали маленькие белые фонарики или крошечные парашютики, чем предновогодний легкий снег. Тень от этих «парашютиков» бестелесными бабочками порхала по белой, чистой, ровно укатанной между домов квартала, дороге.

Падающий снег казался теплым…

Внезапно возникая (вначале как бы высвечиваясь изнутри), откуда-то из близкой – сразу же над фонарем – бархатной мягкой черноты, они, плавно кружась, заполняли собой почти весь яркий конус света, начинающийся чуть выше окон второго этажа…

Я хорошо запомнил этот фонарь, потому что еще пять минут назад он раздражал меня своим назойливым светом, когда я со своей одноклассницей Бетой под пластинку Майи Кристалинской с ее шлягером этой зимы «А снег идет… А снег идет… И все мерцает и плывет…», танцевал в просторной комнате, освещенной только разноцветной елочной гирляндой (кто-то из танцующих ближе к двери погасил блистающую и слегка позвякивающую хрустальными подвесками, огромную, даже для такой большой квартиры, как у Беты, люстру, радостный свет которой казался нам явно избыточным), этот одинокий фонарь упрямо светил в наше незашторенное окно, разрушая полумрак почти до середины комнаты, где стояла елка.

Мне хотелось, чтобы кто-нибудь из наших одноклассников, танцующих ближе к окну, догадался и задернул тяжелую – от потолка до пола – оконную штору, раз уж нельзя погасить этот настырный фонарь.

– О чем ты думаешь? – тихо спросила меня Бета.

На своих высоких каблуках-«шпильках» она стала на их длину, то есть сантиметров на десять, выше меня. И было как-то непривычно смотреть на нее снизу вверх.

– О фонаре… Вернее, о тебе, конечно, в основном, – немного замешкавшись, весело ответил я.

– Врешь, как обычно, – улыбнулась Бета. – …Интересно, всем врешь или только мне …а?

В темных Бетиных локонах, серпантином обрамляющих лицо, и в ее гладко зачесанных на прямой пробор иссиня-черных волосах (В манере начала XIX века, по типу: «А-ля Наташа Ростова. Первый бал», который с такой подробностью разбирала в классе с нами наша учительница литературы.) виднелись разноцветные кружочки конфетти.

Локон то укорачивался, то удлинялся, пружиня в ритме танца и щекоча мне висок. А от Бетиной щеки, темный румянец на которой был виден даже в этом цветном полумраке, пахло яблоневой свежестью. И когда мои губы «невзначай» – для чего мне пришлось привстать на цыпочки – коснулись ее щеки, я почувствовал такую же яблочную упругость и прохладу кожи, как будто Бета только что пришла с мороза.

Мимолетного прикосновения моих губ к ее щеке она, казалось, не заметила…

– А ты о чем думаешь? – спросил я ее.

– О многом…

– Ну, например?..

– Я… вдруг вспомнила, как ты мне прилепил эту, казавшуюся мне тогда такой дурацкой, кличку – Бета… Я, честно говоря, не думала, что она ко мне прирастет. А теперь мне даже нравится… Бе-Та, – нараспев произнесла она. – Есть в этих звуках что-то от имен английской знати…