Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи - читать онлайн книгу. Автор: Масадзи Исикава cтр.№ 32

Ким Ир Сен умер накануне первой в истории Кореи встречи в верхах между Севером и Югом. Партийное руководство просто источало оптимизм по поводу предстоящей встречи, утверждая, что объединение Севера и Юга вскоре станет действительностью и что все наши трудности канут в прошлое.

В этом и проблема с пропагандой – она постоянно противоречит сама себе. Нам вбивали в головы, что крах сельского хозяйства и упадок экономики – дело рук исключительно американских империалистов, поделивших Корейский полуостров на две части. Если Север и Юг объединятся, то угрозы голода больше не будет.

Но это не имело никакого смысла. Если наши проблемы вызваны кознями американского империализма, то почему же южнокорейцы не голодают заодно с нами? И кроме того, совсем недавно, буквально на днях, вопили о том, что и они тоже голодают! Так каким же образом объединение может спасти нас?

Со временем рабочие на заводе стали задавать себе тот же вопрос: как нам теперь жить, если Великий Вождь умер? Я не думаю, что этот вопрос был вызван скорбью – скорее, страхом. Это без труда читалось на их лицах. Люди были напуганы. И видимо, имели для этого основания. Мы все были перед лицом голода. И никакая пышность инаугурации Ким Чен Ира как нового Великого Вождя не могла никого обмануть.

Как только Ким Чен Ир вступил в должность, люди начали жаловаться на него. Они обвиняли именно его в ухудшающейся продовольственной ситуации. Они втайне презирали его, утверждая, что он стал руководителем страны исключительно благодаря своему отцу. В целом это было так. Когда Ким Ир Сен был все еще жив, пропагандистская машина работала на полных оборотах. Ким Ир Сен, Великий Вождь, слава ему, освободил людей от хомута тирании. Практически в одиночку. Почему бы его за это не уважить? «Этот год – год сельского хозяйства, – объявил он в 1992 году. – Страна должна осуществить вековую мечту народа есть белый рис, мясной суп, носить шелковую одежду и жить в домах под черепичной крышей».

Но беда-то была в том, что я слышал все это и раньше. То же самое. Еще в 1961-м. Мы тогда только переселились в Северную Корею. Тот же идиотизм! То же бессовестное самовосхваление! Но Ким Ир Сен никогда не выполнял ни одного из своих обещаний. Ни одного. Обещал нам рай на земле, а вместо этого загнал нас в прямую противоположность раю.

Когда я задумываюсь обо всех людях, которых он подверг чистке, людях, которых он уморил голодом, обо всех бесчисленных страданиях, на которые он обрек миллионы людей, я надеюсь только на то, что имя его на века будет покрыто позором.

С того дня, когда нога моя впервые ступила на землю Северной Кореи более тридцати лет назад, я знал только голод и ничего кроме голода. Десятилетиями люди жили впроголодь. Но после 1991 года стало еще хуже. С 1991 года и до смерти Ким Ир Сена в 1994 году небывалые холода свели и без того мизерные продовольственные пайки почти на нет.

В условиях системы государственного распределения продовольствия производственным рабочим официально выделяли полтора фунта зерна в день. Крестьянам – в силу какой-то извращенной логики – меньше. Фактически же даже рабочие получили только фунт зерна, 70 % которого составлял кукурузный крахмал. Само собой разумеется, пайки членов партии были гораздо больше.

Продпайки должны были распределять дважды в месяц, но начиная с 1991 года в графике регулярно возникали задержки. Дошло до того, что приходилось растягивать трехдневную порцию на полмесяца. Естественно, что это возымело последствия. Люди громили пункты продовольственного распределения, тут и там вспыхивали акты насилия.

Партия же выпускала все новые лозунги, раскручивая маховик пропаганды. Я все спрашивал себя, откуда бралась бумага для всех этих бесчисленных плакатов. И нельзя ли ее есть? О чем же нам вещали со всех этих окаянных плакатов? О том, как разнообразить оскудевавший стандартный продпаек.

«Перемелите корни риса в порошок и съешьте! Он богат белком!..» «Маранта содержит много крахмала!.. Если вы едите и выживаете, то победа будет за нами!» И вся эта бесполезная чушь – с массой идиотских истеричных восклицательных знаков. Да мы и без этих плакатных наставлений давным-давно искали везде, где только можно, все, что только можно было употребить в пищу, включая желуди, полынь и сосновую кору. Эти вещи были ужасны на вкус. Кору можно превратить в нечто, отдаленно напоминающее рисовую лепешку. Это была мерзейшая вещь. Люди питались корой в самые отчаянные времена – в конце колониальной эры и потом снова сразу же после войны в Корее. То есть тогда, когда у людей на самом деле иного выхода не было. И вот времена вернулись.

Кору готовили так. Сначала ее надо было как следует прокипятить, чтобы избавиться от токсичных веществ. (Многие не уделяли должного внимания кипячению и гибли в муках.) Затем добавить немного кукурузного крахмала и тушить смесь до кашеобразного состояния. Полученную кашицу охладить, вылепить из нее пирожки и есть. Сказать легче, чем сделать. Сосновое масло воняет отвратительно, поэтому есть такую стряпню почти невозможно. Но мы ели. Давились, но ели. Чтобы выжить, надо было есть.

Именно тогда и стало по-настоящему «весело». Рези в желудке и кишках, совершенно неодолимые длительные запоры. Когда боль становилась невыносимой – тут уж не до стеснения, – вставляли в задний проход палец и выковыривали оттуда окаменевшие испражнения. Прощу прощения у читателя. Возможно, все это ему и ни к чему знать. Но тем не менее – необходимо – это показывает, в каком отчаянном положении мы находились.

После смерти Ким Ир Сена работа в стране была парализована. Сельское хозяйство. Промышленность. Все. На заводы не поставлялось сырье. Мы получали электроэнергию лишь считаные часы в сутки – если повезет. Так что производство мало-помалу заглохло. На моих глазах рабочие падали в голодные обмороки в цехах.

Иногда мы получали официальные уведомления от партийных инстанций – партия милостиво разрешала нам обрабатывать заброшенные участки земли. И мы, прихватив лопаты, отправились на полоску земли у обочины или напротив жилого дома. Мы мотыжили почву для бобов или китайской капусты. Другие устраивали мини-плантации на склонах холмов, пытаясь выращивать сахарную кукурузу и картофель. Но это было пустой тратой времени и сил. Было почти невозможно найти семена, и даже если и удавалось немного раздобыть и заставить что-то прорасти, все разворовывалось прежде, чем успевало созреть. Колосья выдирали из земли, едва они достигали размеров большого пальца.

Дети бросили школу. Я видел, как они вместе со взрослыми скитаются по улицам в поисках съестного. Мёнхва и Хoсон худели на глазах, щеки впали, глаза казались непропорционально огромными. Мне хотелось выть, стоило мне взглянуть на этих скелетиков, но сил не оставалось даже на слезы.

Ситуация ухудшалась с каждым днем. Голодающие, еще способные держаться на ногах, бесцельно бродили. Те, кто уже не мог, – падали без чувств прямо на улицах. Скоро появились и первые трупы, похоже, властей они не особенно тревожили – по крайней мере их долго не убирали, до тех пор пока они не стали разлагаться. Женщины. Старики. Дети.

Черный рынок действовал открыто. Ларьки ставили прямо перед отделениями полиции, и власти ничего не могли поделать с этим. Не только обычная полиция, но и зловещая тайная полиция. Все понимали: попытайся они этому воспрепятствовать – будет взрыв народного недовольства невероятной силы.