— Вы хотите сказать — кроме Софи?
— Софи? Кто это?
— Моя мама. Я зову ее Софи.
— Ах вот как? Понятно. Так, значит, вашего папу больше не на кого оставить?
— Есть еще Дорис, это эвакуированная. Но у нее двое сыновей, ей бы с ними справиться. А папа́ ужасно капризный пациент, он ее и слушать не станет.
Долли разводит ручками:
— Надо думать, вы, как и все в Англии, остались сейчас без прислуги.
— А у нас никогда ее и не было, — сказала Пенелопа. — Ой, Амброз, большое спасибо, именно об этом я мечтала. — Она взяла из его рук стакан и залпом отпила половину, потом поставила на столик.
— У вас никогда не было прислуги? И никто не помогал вам по дому?
— Помогали, но не прислуга, а друзья, которые приезжали в гости. Так что прислугу мы никогда не нанимали.
— А кто же готовит?
— Софи. Она француженка и обожает стряпать. В этом она просто виртуоз.
— Ну а уборка, стирка?
Пенелопа растерянно посмотрела на Долли, словно никогда не задумывалась об уборке и стирке.
— Не знаю. Все происходит как-то само собой… рано или поздно.
— Понятно. — Долли негромко смеется — светская, нет, великосветская дама. — Звучит прелестно. И романтически богемно. Надеюсь, очень скоро я буду иметь удовольствие познакомиться с вашими родителями. А теперь давайте поговорим о завтрашнем дне. Что вы наденете, какое платье?
— Еще не знаю.
— Не знаете? Как это не знаете?!
— Я об этом еще не думала. Но что-нибудь подберу.
— Вам нужно непременно сходить в магазин.
— Нет, нет, боже упаси, ни в какие магазины я не пойду. На Оукли-стрит тысячи платьев. Какое-нибудь мне наверняка подойдет.
— Какое-нибудь?!
Пенелопа смеется:
— Знаете, я не очень-то интересуюсь тряпками. У нас вся семья такая. И еще мы ничего не выбрасываем. У Софи на Оукли-стрит множество прелестных платьев. Сегодня после обеда мы с Элизабет Клиффорд произведем им смотр. — Она бросила взгляд на Амброза. — Не волнуйся, тебе не придется краснеть за меня.
Он криво улыбнулся. Долли всем сердцем жалела своего бедного мальчика. Почему за все время он не обменялся ни одним нежным взглядом, ни одним ласковым прикосновением, быстрым поцелуем с этой странной девушкой, которую где-то отыскал и на которой решил жениться? Полно, да влюблены ли они друг в друга? Разве могут жених и невеста быть настолько равнодушны друг к другу? Зачем он женится, если не потерял голову от любви к ней? Зачем?..
Долли стала мысленно искать ответ, и вдруг ей пришло в голову предположение столь чудовищное, что она тотчас же прогнала его прочь. Но оно незаметно, крадучись, вернулось.
— Амброз сказал мне, что в воскресенье вы едете домой.
— Да.
— В отпуск?
Амброз впился глазами в невесту, стараясь поймать ее взгляд. Долли это отлично видела, а Пенелопа, вероятно, нет. Она сидела как ни в чем не бывало, спокойная и безмятежная.
— Да. На месяц.
— А потом вы вернетесь на остров Уэйл?
Он замахал руками, а потом, так и не придумав, что еще сделать, зажал себе рот.
— Нет, меня демобилизуют.
Амброз громко, со стоном вздохнул.
— Совсем?
— Да.
— Это что же, такое правило, что всех, кто выходит замуж, демобилизуют? — Долли чрезвычайно гордилась собой: она продолжала улыбаться, но тон у нее был ледяной.
Пенелопа тоже улыбнулась и спокойно ответила:
— Нет.
Амброз, видимо решив, что самое скверное уже произошло, вскочил со стула.
— Пойдемте что-нибудь поедим, я умираю с голоду.
Долли медленно, с достоинством взяла сумочку, белые перчатки. Встала, оглядела с головы до ног будущую жену Амброза, эту странную девушку с карими глазами, водопадом волос и небрежной грацией движений, и произнесла:
— Боюсь, Пенелопу не пустят в ресторан. По-моему, она без чулок.
— Господи, что за глупости ты говоришь… никто и внимания не обратит, — раздраженно прервал ее Амброз, но Долли незаметно улыбнулась: она-то знала, что сын рассердился не на нее, а на Пенелопу за то, что та выдала их тайну.
Она беременна, беременна, твердила про себя Долли, идя с ними через холл к ресторану. Расставила Амброзу ловушку и поймала. Он не любит ее, он просто вынужден жениться.
После обеда Долли извинилась и сказала, что должна подняться к себе и лечь. «Голова разболелась, так досадно, — объяснила она Пенелопе с легким упреком в голосе. — У меня такое слабое здоровье. Малейшего волнения достаточно…» Пенелопа удивилась, потому что считала, что ничего волнующего во время обеда не произошло, однако сказала, что вполне ее понимает и завтра они увидятся в ратуше. «Обед был замечательный, большое спасибо». Долли вошла в старинный лифт и взлетела наверх, точно птица в клетке.
Они проводили ее взглядом. Решив, что мать отъехала достаточно далеко, Амброз набросился на Пенелопу:
— За каким чертом тебе понадобилось говорить ей?
— О чем? Что я беременна? Я и не говорила. Она сама догадалась.
— Могла бы и не догадаться.
— Какая разница? Все равно она рано или поздно узнает. Пусть уж сразу.
— Разница очень большая. Мама из-за таких вещей ужасно расстраивается.
— Поэтому у нее и разболелась голова?
— Конечно… — Они стали спускаться вниз по лестнице. — С самого начала все пошло вкривь и вкось.
— Мне очень жаль, я не хотела. Но поверь, я решительно не понимаю, зачем нужно что-то скрывать и почему она должна расстраиваться. Ведь женимся-то мы. Кого это касается, кроме нас?
На это Амброзу нечего было ответить. Раз она такая толстокожая, какой смысл пытаться что-то объяснить? Они молча вышли на жаркий солнечный свет и зашагали туда, где он поставил свою машину. Пенелопа взяла его под руку и улыбнулась.
— Ты что, Амброз, и вправду огорчился? Ничего, твоя мама успокоится. Все это мелочи жизни, как говорит мой папа́, пустая суета. Скоро она все забудет. А когда родится ребенок, она будет счастлива. Все женщины мечтают о первом внуке и обожают его.
Однако Амброз такой уверенности вовсе не испытывал. Они проехали на довольно большой скорости Павиллион-роуд, потом Кингз-роуд и свернули на Оукли-стрит. Когда он остановился у дома, Пенелопа спросила:
— Ты зайдешь? Я познакомлю тебя с Элизабет. Она тебе очень понравится.
Но он отказался. У него слишком много дел. Они увидятся завтра.
— Хорошо. — Пенелопа безмятежно улыбнулась и не стала настаивать. Она поцеловала его, вышла из машины и захлопнула дверцу. — Пойду выбирать себе свадебное платье.