– А вот однажды на гастролях в Бердичеве артист Епишев свою партнершу Кадикову из ревности ножом пырнул, – пробасил за Катиной спиной Носов. – Прямо на сцене, да-с. В третьем акте «Дяди Вани».
– Да что ты? Насмерть? – ахнул Введенский.
– Господь с тобой, милый, – хмыкнул Морж. – Августа Павловна, царствие ей небесное, мощная женщина была, так сказать, колосс из плоти. А Епишев, прямо скажем, субтильный был мужичонка, костюм казенный только испортил, гад, и плечо Августе Павловне оцарапал. Ну уж она его тогда схватила за шкирку и швырнула прямо со сцены в оркестровую яму.
Бурное объяснение меж тем продолжалось, Катя как руководитель уже поднялась на ноги, чтобы вмешаться, вызвать охрану, когда перед Эрдоганом, как из-под земли, вырос Сережа. Он был почти на голову выше Эмре, однако явно уступал темпераментному музыканту по крепости и величине кулаков, маячил перед ним тощей вихрастой жердью. Эрдоган, кажется, поначалу даже не понял, что произошло и почему перед ним вместо Нургуль вдруг оказалось Это. Он замолчал на секунду, захлопал глазами и помотал головой, вероятно, надеясь, что назойливое видение исчезнет. Повисшей паузы было достаточно, чтобы Сережа звонко выкрикнул по-русски:
– Ты как с женщиной разговариваешь, а, урод? Тебя кто звал сюда вообще? Явился бухой в лоскуты, орет тут, ногами топает. А ну вон пошел!
Понять Сережу Эмре, конечно, не мог. Тот, очевидно, от возмущения забыл, что разговаривает с турком, и призывал его к порядку на чистом русском языке. Но смысл его речи до рок-звезды, похоже, дошел, потому что, помедлив с минуту, Эмре неожиданно чуть согнул колени, отвел назад правый локоть и вдруг точным ударом зарядил Сереже кулаком в глаз.
Все это произошло буквально в считаные секунды. Нургуль завизжала, Сережа растянулся на полу, а на руках у Эмре с двух сторон повисли подскочившие члены труппы. Катя же, наконец дозвонившаяся до охраны, крикнула в трубку по-английски:
– Сюда! В зале чрезвычайное происшествие. Скорее!
Подоспевшие охранники вывели все еще возмущенно оравшего что-то Эрдогана из помещения. Нургуль, достав откуда-то кружевной носовой платок, всхлипывая, склонилась над растерянно улыбавшимся ей и зажимавшим ладонью левый глаз Сережей. А Юрий Гаврилович внезапно объявил:
– А молодец Сергун! Быстро сориентировался, вступился за даму. Достойная смена нам растет, а? Что скажешь, Василий?
– Бланш будет ого-го, – поцокал языком Введенский. – А ведь премьера на носу…
– У кого на носу, а у кого и под глазом, – сострил Носов.
А на следующий день к Кате перед репетицией подошла взволнованная Нургуль.
– Мисс Катерина, подскажите, пожалуйста, а если россиянин женится на турчанке, она получает российское гражданство?
– Что? – рассеянно переспросила Катя, как раз обдумывавшая, как получше загримировать Сережу на спектакле, чтобы сквозь тон не проступал уже разлившийся у него под глазом, как и предрекал Введенский, лиловый фингал. – Нургуль, детка, зачем тебе это?
– Я… – забормотала красавица и вдруг залилась горячим румянцем. – Понимаете, Сережа… Мы вчера с ним вместе ушли после репетиции, много говорили…
«На каком это языке, интересно», – подумала про себя Катя. Ей еле-еле удалось добиться, чтобы Сергей правильно произносил вызубренный англоязычный текст. Было очень сомнительно, что с такими знаниями он сможет поддерживать непринужденную беседу с девушкой.
– И я вдруг поняла, что именно его искала всю жизнь, – блестя глазами, призналась Нургуль. – Он такой смелый, такой благородный. Вы видели, как он вчера за меня заступился? Не побоялся этого проклятого Эмре, рисковал жизнью…
«Ну это уж, пожалуй, преувеличение», – отметила про себя Катя.
– А какой он красивый… Волосы как золотое поле… – не унималась Нургуль. – Как этот ваш русский поэт… Эзэнин? Он мне вчера рассказывал…
– Есенин. Эти волосы взял я у ржи, – усмехнулась Катя, подумав про себя, что Сергей вчера, видимо, разошелся не на шутку, очаровывал девушку самыми классическими способами. – Ладно. Я поняла, что Сережин поступок поразил твое воображение. Но тебе не кажется, милая, что про свадьбу думать пока рано?
– А он вчера мне предложение сделал, – смущаясь, сообщила Нургуль. – Обещал с мамой познакомить. Говорил, поехали вместе в Россию, отвезу тебя на… как это? «Дача»?
– О господи!
Катя едва не расхохоталась, представив себе изящную, изнеженную, капризную Нургуль на шести сотках где-нибудь в Тульской области.
– Вы узнаете для меня про гражданство, хорошо? – с надеждой спросила Нургуль.
– Хорошо, узнаю, – поспешила кивнуть Катя, про себя надеясь, что и эта вечная любовь Давутоглу успеет закончиться до премьеры спектакля.
Пока, однако же, Сережа и Нургуль повсюду ходили вместе и в перерывах между сценами ворковали, как влюбленные голубки.
– Зато не пьет, – довольно резюмировал Юрий Гаврилович.
Наконец, настал день премьеры. Мустафа, в последнее время все суетившийся, заказывавший афиши, оплачивавший рекламные материалы в прессе, на телевидении и в Интернете, созванивавшийся со спонсорами, вдруг притих, затаился, как будто боясь сделать лишний вздох, лишнее движение, чтобы не нарушить сложившуюся перед спектаклем атмосферу. Катя и сама чувствовала то напряжение – хорошее, продуктивное напряжение, – что словно накрыло, объединило всех занятых в постановке людей – не только актеров, но и звуковиков, световиков, гримеров, рабочих сцены и прочих. Главным теперь было сохранить это напряжение до вечера, до той минуты, когда занавес раздвинется и явит зрителям знаменитую скамейку на Патриарших, чтобы труппа не коротнула преждевременно, не взорвалась раньше, чем нужно. Катя чувствовала себя дирижером, кукловодом, главнокомандующим, той, в чьих руках сходятся все ниточки, все нервные окончания участников постановки. Теперь все зависело только от нее, от того, удержит ли она в руках вожжи, справится ли с управлением, успеет ли передать каждому частичку своего настроя – кого ободрить, кого приструнить.
Вот именно за это она и любила свою профессию, потому и не мыслила без нее жизни. Это была квинтэссенция всего режиссерского мастерства, акме, тот самый миг, когда только от тебя зависит, сложатся ли такие отдельные, такие своеобразные звуки в одну стройную, многоголосую и переворачивающую душу симфонию, или так и будут звенеть кто во что горазд.
Зрители начали съезжаться в театр чуть ли не за час до начала представления. Катя временами поглядывала в установленные за кулисами мониторы, в которых просматривался весь зрительный зал, со входа и до самых близких к сцене рядов. Мустафа не подвел, спектакль действительно получил международный резонанс. Катя узнавала многих известных театральных режиссеров, деятелей искусств из Франции, Италии, Великобритании. Была и пара человек из России. В восьмом ряду, к примеру, Катя разглядела Сомова, того самого директора театрального центра, в котором она когда-то служила главным режиссером. Того самого, что так жестко выставил ее за дверь вскоре после скандала с исчезновением Павла. Интересно, этот-то зачем здесь? Официально его точно не приглашали, кому он тут нужен. Неужели за свои деньги приехал посмотреть? Да нет, конечно, наверняка был в Стамбуле по каким-то своим делам, а сюда попал случайно…