Принесли еду. Эмма жадно вгрызлась в сэндвич. До сих пор она даже не догадывалась, как проголодалась.
– А что это? – спросила она, показывая на карту.
– Это, милочка, Часовенный утес, – ответила официантка, ставя на стол перед Эммой лимонад. Она произнесла это как «Чайсовенный». – Начните с тропинки на побережье. А оттуда уж пройдете прямо до Фоуи. – Она бросила взгляд через плечо на стойку бара, за которую как раз уселась пара туристов. – Эй! Никуда не уходите!
– А как найти эту тропинку? – спросил Джулиан. – Если мы сегодня захотим пройтись, откуда начинать?
– Ох, до Фоуи тут не близко будет, – сказала официантка. – Но тропинка начинается прямо за трактиром «Синий Питер». – Она указала пальцем в окно, на противоположную сторону гавани. – Вверх по холму идет тропа для туристов. Свернете на побережье у старого сарая с рыболовными сетями, его сейчас разломали, но вы сразу увидите то, что от него осталось. Он прямо над пещерами.
– Пещерами? – подняла брови Эмма.
Официантка рассмеялась.
– Старые пещеры контрабандистов, – объяснила она. – Вы же в прилив приехали, я правильно догадалась? Иначе вы бы их точно увидели.
Джулиан и Эмма обменялись одним-единственным взглядом и тут же поднялись на ноги. Не слушая изумленных протестов официантки, они выскочили на улицу за ресторанчиком.
Та, конечно же, была права: наступил отлив, и гавань теперь выглядела совсем по-другому, лодки лежали на мокром песке. За гаванью высился вытянутый в длину островок из серого камня. Нетрудно было понять, почему его прозвали Часовенным утесом – он был весь утыкан криво торчавшими вверх камнями, похожими на церковные шпили.
Вода успела уйти, и утес обнажился. Когда они только прибыли в Полперро, море било о скалы; теперь же оно тихо плескалось в гавани и, отступая, открывало узкий песчаный пляж, а за ним – темные пасти пещер.
Над ними на уступе утеса примостился дом – один из множества домиков, усыпавших холмы, на которые открывался вид с Уоррена. В первый раз Эмма едва на него взглянула, хотя заметила, что он стоит гораздо ближе к морю, чем остальные. Домик стоял на отшибе, один между небом и морем.
Его окна были заколочены досками, белая краска облупилась со стен. Но, взглянув на него зрением Сумеречного охотника, Эмма увидела куда больше, чем заброшенный дом: на окнах висели белые тюлевые занавески, на крыше – новая черепица.
На каменной изгороди висел почтовый ящик. На нем небрежными белыми буквами была написана фамилия, которую с такого расстояния едва можно было разглядеть. Простец уж точно не сумел бы ее прочитать, но Эмма смогла.
18
Память
Джия Пенхоллоу, в лучах солнца Аликанте, восседала за столом в кабинете Консула. За окном, словно окровавленные осколки стекла, сверкали шпили демонических башен – алые, золотые и оранжевые.
В ее лице была та же теплота, которую помнила Диана, но выглядела Джия так, словно с Темной войны прошло не пять лет, а гораздо больше. В ее черных волосах, элегантно собранных в пучок на макушке, проступила седина.
– Рада видеть тебя, Диана, – сказала она, кивком указав на стул по другую сторону стола. – Твои таинственные известия нас всех заинтриговали.
– Представляю себе, – Диана уселась. – Но я надеялась, что то, о чем я вынуждена буду рассказать, останется между нами двумя.
Джия, казалось, вовсе не была удивлена – впрочем, если бы даже и была, она бы в любом случае этого не показала.
– Понимаю. Я все думала, не по поводу ли поста главы Института Лос-Анджелеса ты едешь. Я предположила, что теперь, после смерти Артура Блэкторна, ты хотела бы принять управление. – Ее изящные руки порхали, перебирая и складывая бумаги, вставляя ручки в держатели. – С его стороны было очень храбро в одиночку пойти к точке пересечения. Печально было узнать, что его убили.
Диана кивнула. По неизвестным им обеим причинам, тело Артура обнаружили неподалеку от разрушенной точки пересечения, залитым кровью из перерезанного горла и в пятнах от ихора, который, как мрачно сообщил ей Джулиан, был кровью Малкольма. Не было причин усомниться в официальной версии, согласно которой Артур пустился в одиночную атаку на логово и был убит демонами Малкольма.
По крайней мере, Артура запомнят храбрецом – хотя Диане было больно при мысли о том, что его сожгли и похоронили, а его племянников и племянниц не было рядом, чтобы его оплакать. И о том, что, по сути, никто во всем мире так и не узнает, что он пожертвовал собой ради родных. Ливви сказала ей, что надеется, что, когда они все вместе поедут в Идрис, то смогут провести мемориальную церемонию. Диана тоже на это надеялась.
Джия, казалось, вовсе не удивило молчание Дианы.
– Патрик помнит Артура еще с детства, – сказала она, – хотя я, боюсь, так и не была с ним знакома. Как дети с этим справляются?
Дети? Как объяснить, что вторым отцом для Блэкторнов с двенадцати лет стал старший брат? Что Джулиан, Эмма и Марк успели выстрадать столько, что большинству взрослых хватило бы на всю жизнь, и, в сущности, вовсе не были детьми? Что Артур Блэкторн на самом деле никогда толком не управлял Институтом, и сама мысль о том, что его надо заменить, все равно что кошмарная изуверская шутка?
– Дети совершенно убиты, – сказала Диана. – Как вы знаете, их семья разбита. Они хотят вернуться домой – в Лос-Анджелес.
– Но, пока Институт там возглавить некому, вернуться они не могут. Вот почему я и подумала, что ты…
– Я не хочу брать это на себя, – сказала Диана. – Я здесь не затем, чтобы попросить себе это место. Но отдавать его Заре Диарборн и ее отцу я тоже не хочу.
– Вот как, – заметила Джия – нейтральным тоном, но ее глаза заинтересованно заблестели. – А если не Диарборнам и не тебе, то кому?
– Если бы Хелен Блэкторн позволили вернуться…
Джия выпрямилась.
– И возглавить Институт? Ты же знаешь, Совет никогда не позволит…
– Тогда пусть его возглавит Алина, – сказала Диана. – Хелен могла бы просто остаться в Лос-Анджелесе как ее жена, и быть со своей семьей.
Лицо Джии было спокойно, но руки крепко вцепились в край стола.
– Алина – моя дочь. Думаешь, я не хочу вернуть ее домой?
– Я никогда не знала, что именно было у вас на уме, – сказала Диана. То была чистая правда. Детей у нее не было, но если бы в изгнание отправляли ее сестру, она и представить себе не могла, что не стала бы драться за ее освобождение всеми зубами и когтями.
– Когда Хелен приговорили к изгнанию в первый раз, и Алина выбрала отправиться с ней, я думала сложить с себя полномочия Консула, – произнесла Джия, все еще со стиснутыми руками. – Я знала, что отменить решение Конклава не в моей власти. Консул – не тиран, который может навязать свой выбор тем, кто этого не желает. В обычных обстоятельствах я сказала бы, что это хорошо. Но, скажу тебе, я долго жалела, что не могу быть тираном.