Я потянулся к Гуивеннет, но она застыла, стала жесткой и не расслабилась в моих объятиях; ее терзали воспоминания, терзала и моя настойчивость – ей пришлось рассказать о том, что болело в ее душе до сих пор.
* * *
Я из дерева и камня, а не из мяса и костей.
Я вспомнил слова, которые она сказала несколько дней назад, и содрогнулся.
Я из дерева и камня. Она знала. Она знала, что она не человек. И тем не менее вела себя как если бы была человеком. Возможно, она говорила метафорически, возможно, она имела в виду свою жизнь в лесах; ну, как я бы мог сказать: «Я прах и пепел»
[17].
Но все-таки, знает ли она? Мне хотелось спросить ее, хотелось увидеть тихую поляну в ее голове, которую она любила и помнила.
– Из чего сделаны маленькие девочки? – спросил я ее. Она колюче посмотрела на меня, очевидно, озадаченная вопросом, но потом улыбнулась, поняв по моей улыбке, что это что-то вроде загадки.
– Сладких желудей, раздавленных лесных пчел и нектара колокольчиков, – ответила она.
Я состроил разочарованную гримасу.
– Ужасно.
– Тогда из чего?
– Из сахара, и специй, и всего… – как же это? – самого вкусного.
Она нахмурилась.
– Ты не любишь сладкие желуди и лесных пчел? Они… они очень вкусные.
– Не верю. Даже грязные кельты не ели лесных пчел.
– А из чего сделаны маленькие мальчики? – быстро спросила она и, хихикнув, ответила: – Коровьего дерьма и вопросов.
– На самом деле из слизней и улиток. – Она, казалось, была довольна. – И иногда из задней части одной незрелой охотницы, – добавил я.
– У нас тоже есть что-то в этом роде. Я помню, Магидион рассказывал мне. Он многому научил меня. – Она подняла руку, призывая меня к молчанию, и задумалась, вспоминая. – Восемь призывов – для битвы. Девять – для богатства. Десять – для мертвого сына. Одиннадцать – для печали. Двенадцать – сумерки нового короля. Кто я?
– Кукушка, – ответил я, и Гуивеннет изумленно посмотрела на меня.
– Ты знал!
– Нет, угадал.
– Знал, знал. В любом случае это первая кукушка. – Она опять задумалась и сказала: – Одна белая – счастье для меня. Две белые – счастье для тебя. Три белые – для смерти. Четыре белые и обувь приносят любовь.
Она посмотрела на меня, улыбаясь.
– Лошадиные подковы, – ответил я, и Гуивеннет с силой ударила меня по ноге.
– Ты знал!
– Нет, догадался. – Я засмеялся.
– В конце зимы ты увидишь первую странную лошадь, – сказала она. – Если у нее четыре белые подковы, тогда выкуй железный башмак, и ты увидишь, как твой любимый скачет на той же самой лошади по небу.
– Расскажи мне о долине. И о белом камне.
Она посмотрела на меня и задумалась. Потом внезапно стала печальной.
– Там лежит мой отец.
– Где это?
– Очень далеко отсюда. Однажды… – Она оглянулась. Что за воспоминания я пробудил в ней, спросил я себя. Что за печальные воспоминания?
– Однажды, что?
– Однажды я пойду туда, – тихо ответила она. – Однажды я увижу камень, под которым Магидион похоронил его.
– Я бы хотел пойти с тобой, – сказал я; на мгновение ее затуманенный взгляд встретился с моим, и она улыбнулась.
Потом опять просияла и спросила:
– Дыра в камне. Глаз на кости. Кольцо, сделанное из терновника. Звук кузнечного горна. Все это?.. – Она замолчала и посмотрела на меня.
– Отгоняет призраков? – предположил я, и она бросилась на меня с криком: – Откуда ты знаешь?
* * *
Ближе к вечеру мы медленно шли домой. Гуивеннет слегка озябла. Насколько я помню, было 27 августа, и дни стояли то летние, то осенние. По утрам воздух был прохладным – первое предзнаменование нового времени года; днем лето еще цвело, но осень уже набросила на него свою тень. Листья на верхушках деревьев начали свертываться. Мне было грустно, не знаю почему; я шел, обнимая девушку, и чувствовал, как ее развевающиеся на ветру волосы щекочут лицо, а ее правая рука касается моей груди. И далекий звук мотоцикла не улучшил внезапно налетевшее плохое настроение.
– Китон! – радостно крикнула Гуивеннет и заставила меня вприпрыжку пробежать остаток пути до рощи молодых дубов. Через нее мы выбежали к окруженным деревьями воротам, продрались через подлесок, захлестнувший изгородь вокруг расчищенного сада, большую часть которого покрывала тень от веток дуба, пробившего дом.
Китон стоял у задней двери, махая одной рукой и держа в другой кувшин с пивом, сделанным на маклестоунском аэродроме.
– У меня и еще кое-что есть, – сказал он Гуивеннет, которая подбежала и поцеловала его в щеку. – Привет, Стивен. Чего такой мрачный?
– Сезон меняется, – ответил я.
Он выглядел веселым и счастливым, его светлые волосы растрепались от езды, а все лицо было заляпано грязью, за исключением глаз, прикрытых мотоциклетными очками. Он него пахло бензином и немного свиньями.
Суперсюрприз оказался половинкой бока свиньи, бледной и немощной по сравнению с серыми поджарыми животными, которых Гуивеннет добывала в лесу. Но при мысли о жирном и не таком жилистом куске свинины, у меня потекли слюнки и улучшилось настроение.
– Делаем шашлык! – объявил Китон. – Два американца показали мне, как. Снаружи. Сегодня вечером. После того, как я почищусь. Шашлык на троих, с элем и играми. – Внезапно на его лице появилось озабоченное выражение. – Нам никто не помешает, старина?
– Никто, старина, – ответил я. Его просторечные словечки часто звучали искусственно и раздражали меня.
– Пусть он готовит, – сказала Гуивеннет и бросила на меня довольный взгляд.
Клянусь великим богом Цернунном, как я был рад, что Китон появился, пусть и нежданный, и этим вечером мы не остались вдвоем. Меня не слишком радовало его присутствие, особенно когда я пытался быть ближе к Гуин, и все-таки я никогда еще не возносил больше благодарностей Небесному-Существу-Присматривающему-за-Нами, чем в ту ночь. И, кстати, даже тогда, когда хотел умереть.
Костер уже горел. Его разожгла Гуивеннет, пока Китон устанавливал самодельный шампур. Свинья оказалась платой за двухдневную работу на ферме, прилегавшей к аэропорту; его самолет сломался, и он с радостью поработал руками, а фермер с радостью принял его помощь. Хорошо оплачиваемая работа по восстановлению разрушенного в Ковентри и Бирмингеме отвлекла много рабочих рук из графств Средней Англии.
Сделать из свиньи шашлык оказалось не так просто, как думал Китон. Темнота обволокла лес и дубовую рощу; мы зажгли в доме все огни, и уютный свет залил сад, выбранный местом для пикника. Мы сидели вокруг ярко пылавшего костра и мяса, жарившегося на нем, и весело болтали.