Двое неподвижно лежали там, где их настигло мое оружие. Стонал же где-то третий. Я двинулся дальше и вскоре нашел оставшихся. Счет оказался верным. Еще двое валялись друг около друга, один уже мертвый, а другой еще не совсем. Из каждого — у одного между лопаток, а у другого из печени — торчало по одной скифской стреле.
Я увидел оперение и поразился.
— Азелек! — невольно сорвалось с моих губ.
Я поднялся в полный рост, растерянно огляделся по сторонам и позвал ее вновь:
— Азелек!
Ответа из пустыни не было.
— Азелек! — позвал я в третий раз, еще громче, в полный свой голос, осознавая, что наконец случилось чудо и молитва Кира дошла до небес.
И тут мне в глаза бросилась одинокая повозка — и тогда я замер, остолбенев.
Сколько я стоял посреди пустыни окаменевшим истуканом, не могу сказать. Мне показалось, что целый эон. Пока все уложилось в моей голове, где-то поднялись новые горы, где-то пересохли или разлились моря, а все звезды на небесах поменялись местами.
— Азелек, ты вернулась? — тихо спросил я у повозки, подойдя к ней вплотную.
Сначала было тихо, а потом колыхнулся полог, и наружу высунулась рука с медным горшком.
Первый раз мне изменила эллинская душа, и я не рассмеялся, а только стыдливо отступил, хотя повод покатиться со смеху был лучше некуда.
До Нисы я управлял повозкой сам не свой. У меня за плечами — рукой подать — за легким пологом безмолвно таился прекрасный и необыкновенный «скиф». Куда посылал Кир своего верного телохранителя? Зачем? Бесчисленные догадки роились пчелами в моей голове. Извилистые судьбы-тропы грезились мне впереди, и все уводили в пустыню с этой прямой и главной дороги. В мыслях я похищал Азелек, увозил ее с собой в далекую Бактрию или же в Афины, к Писистрату, где с гордостью показывал ей эллинские чудеса. Чтобы обдумать все замыслы, мне не хватило и двух переходов до Нисы. В последние две ночи пути я не сомкнул глаз, коротая стражи у маленького костра. «Станет ли петь посаженный в клетку жаворонок?» А что теперь сделал Кир?
Ответов не было.
На рынке в Нисе я, наверно, походил на грабителя, впервые решившего продать чужое добро. Многие испуганно отводили от меня глаза, иные обходили стороной. Найдя каких-то кочевников, я одной рукой держался за оружие, а другой показывал ксюмбаллон. Один старый варвар, увидев знак, прищурился, по-птичьи дернул головой и что-то сказал грязному мальчишке, который тут же нырнул под повозки. Мне же старик махнул рукой: отъезжай!
Я отъехал и встал на краю рынка, поглядывая по сторонам на торговцев и их товар: низеньких темнокожих рабов и широкобедрых рабынь, привезенных откуда-нибудь из Гандхары, Арахосии или самой Индии. Настроение мое падало. Мне не нравился невольничий рынок и то, что в таком положении я сам напоминаю торговца. Подспудно я надеялся, что «скиф» давно улизнул и повозка уже пуста.
Вдруг прямо передо мной появилась скифская кибитка. Из нее выскочили четверо крепких скифов и живо обступили меня с двух сторон. Теперь уже обе руки оказались у меня заняты кинжалами.
Один из скифов поднял руки, показав мне сначала пустые ладони, потом полез за пазуху и вынул половинку медальона, висевшую на бычьей жиле. Сомнения быть не могло. Мне оставалось только завершить дело, порученное мне Киром.
Знаками скифы велели мне сойти на землю. Я повиновался. Один из них вскочил на место возницы, заглянул за полог и довольно оскалился. Не минуло и двух мгновений, как он соскочил вниз и встал на четвереньки.
Сердце мое дрогнуло, когда полог колыхнулся.
Из повозки появилась женщина, скрытая с темени до пят долгим варварским одеянием. Так прячут себя от чужих глаз персидские жены. Темным, но, видимо, отчасти прозрачным покрывалом было завешено ее лицо. Она двигалась очень неторопливо. Села, опустив стопы на спину скифа, а уже потом сошла с него на землю.
«Это не Азелек!» — с глупой радостью подумал я, заметив, что безликая женщина полновата.
Какой-то дух шепнул мне в ухо нечто о причине такой полноты, и я похолодел.
Скифы между тем обступили свою госпожу и проводили до своей кибитки. Каждый их шаг, каждый жест выдавал ее высокородность.
Тот же скиф вновь превратился в ступеньку. Опершись на руки остальных мужчин, женщина поднялась в кибитку и скрылась за пологом. Теперь старший варвар, показывавший мне половинку медальона, уселся возницей, а прочие скифы вперевалку засеменили рядом с кибиткой. Посмотрев вдаль, я заметил на краю рынка несколько оседланных низкорослых коней, привязанных к столбу с развевавшейся наверху алой змейкой. Туда скифы и держали путь. Они не попрощались со мной, и никто из них ни разу не обернулся.
Оставшись один, я испытал поначалу необъяснимое облегчение. Из множества догадок появилась одна большая «разгадка». Я привез в Нису высокородную женщину скифского происхождения, беременную ребенком от Кира, царя Мидии, Персиды и Аншана. У Кира были некие основания скрывать это свое маленькое завоевание. Почему — не мое дело. Вполне возможно, это была не Азелек. Я невольно убеждал себя, что привез не Азелек, ведь она могла забеременеть от Кира гораздо раньше. Отвернувшись к своей, уже ненужной, повозке, я вдруг догадался, отчего мне стало так легко. Скифы не предложили мне платы. Значит, я вез не рабыню и не диковинного симурга, посаженного в клетку.
Я принялся распрягать коня, и вдруг у меня за спиной явственно послышался оклик:
— Кратон!
Я вздрогнул и повернулся.
Задний полог удалившейся кибитки был чуть отстранен. Только на мгновение пересеклись наши взгляды. Азелек! Я был сражен невидимой скифской стрелой. Полог качнулся, скрыв ее глаза.
Многим позже я узнал, что скифские и сарматские девушки, становящиеся амазонками, беременеют не сразу: их телам приходится долго вспоминать свои извечные обязанности.
До сих пор мне принадлежит только половина тайны. Второй я так и не держал в своих руках. Царь Кир доверил секреты, но вторую половинку этого ксюмбаллона он скрыл в сжатом кулаке.
Так угодно моей Судьбе — может, и к лучшему. На старости лет эта тайна согревает мою душу, как ни одно другое воспоминание. Она не дает моему рассудку скиснуть, как молоку. До сих пор я возвращаюсь к этой тайне, как ребенок к запретной двери,— с тем приятным страхом, который учащает дыхание, ускоряет кровь, обостряет слух и зрение, напрягает мышцы, с тем страхом, который, в сущности, и есть чувство жизни. Если бы я знал все о странных отношениях Кира со скифами, живущими подобно неудержимым ветрам в бескрайних просторах на краю света, может быть, моя молодость представлялась бы мне ныне вовсе не в таком волшебном свете и о самом Кире я вспоминал бы слишком приземленно, слишком по-эллински.
Я вернулся в Эктабан на закате дня. Красное солнце, уже коснувшееся хребтов, предвещало сильные ветра с запада.