Мысленно я вдруг увидел игральные кости, подскакивающие от падения на плоский камень.
— Ты хотел что-то сказать, эллин Кратон? — вопросил меня Кир, обведя всех властным взглядом.
В самом деле, еще несколько мгновений назад я с нетерпением ожидал очереди, чтобы высказать свои соображения. Уж если от этого Креза одни беспокойства и хлопоты, думал я, то почему бы ему вдруг не умереть и тем самым облегчить положение всех — и врагов и союзников. Царь Лидии был уже немолод, и всякое могло случиться: падение, кровоизлияние, внезапное ночное удушье. Наконец, просто укус ядовитой змеи, ненароком заползшей к нему во дворец. Обращаться по этому поводу к Скамандру не стоило. Вероятно, возник бы первый случай отказа. Лидия всегда висела над Милетом подобно снежной лавине. Сам Скамандр приложил большие труды к тому, чтобы укрепить склон. Крез, преклонявшийся перед мудростью эллинов, слишком устраивал и его самого, и всю Ионию, и всю Элладу. Но еще жил на свете один Болотный Кот, преданный своим коварным хозяином и посланный им на заклание. И этот Болотный Кот не отказался бы от маленькой мести. Тем более — пока сам не состарился и не потерял хватки и чутья.
Такими мыслями я хотел было поделиться с царем, однако, услышав про последний выбор, которым Кир хотел одарить Креза, сразу выбросил из головы, как мусор из дома, все коварные замыслы. Царь Кир желал честной игры.
— Мне уже нечего сказать,— признался я,— Видят боги, царь, что твое великодушие — самая благоприятная жертва и самый лучший оракул.
— И ты, эллин, тоже успел научиться мидийскому красноречию,— усмехнулся Кир.
Через три месяца Крез получил из Дельф удивительное предсказание, которое гласило:
«Если царь Лидии начнет войну с царем на востоке, то сокрушит великое царство».
Спустя еще три месяца царь Лидии Крез двинулся на Каппадокию, подвластную Мидии, перешел реку Галис и стал разорять земли, города и селения сирийцев.
Даже прямодушному Губару была очевидна двусмысленность предсказания. О каком царстве речь?
Выходило, что сам Крез не считал свое царство «великим». Тогда я впервые подумал, что человек, слишком надеющийся на чужие оракулы, невольно принижает свое собственное достоинство.
Так или иначе, Крезу был дан выбор, и он его сделал. Война началась.
Теперь Гистасп, Губару и Гарпаг выглядели куда более озабоченными, чем на том совете: Крез двигался во главе прекрасно обученного и грозно вооруженного войска, а вооружение персидской армии еще оставляло желать лучшего. Кир же, напротив, очень оживился и стал казаться вполне счастливым и беззаботным правителем, будто бы уже одержал победу над сильным противником.
— Крез напоминает мне моего деда Астиага,— сказал он как-то.— Не заметил подвоха и сразу двинулся вперед. Смутить и напугать его будет куда легче, чем вепря. Но тем же способом с ним не управиться, это верно.
Раз уж Крез выбрал себе путь, то я осмелился-таки предложить Киру свои «кошачьи услуги», заодно намекнув и о Скамандре. Кир отверг мои замыслы, однако отправил вестников в города эллинской Ионии, побуждая их отпасть от Креза. Милет первый ответил многословным отказом; за ним в ту же флейту стали дуть Эфес и Галикарнас.
— Ты оказался прав, Кратон,— сказал Кир.— Теперь уже нельзя медлить. Лидийцы нам хоть немного известны. Твоих рассказов мне не хватит, чтобы знать наверняка, каковы на поле боя спартанцы. Если они еще большие гордецы, чем жители твоего Милета, то от них можно ждать всякого. А малому союзному войску легче добраться до Сард, чем большому.
Вскоре пришла радостная весть. Гарпаг, будучи по происхождению наполовину арменом, сумел убедить повелителя армен Тиграна скорее поддержать Кира своим войском. Гарпаг писал Тиграну, что, если в самой Мидии мидяне вернутся к власти, арменов ждут худшие времена. В месячный срок Тигран выставил хорошо вооруженное одиннадцатитысячное войско. Особенно хороши были арменские лучники.
Примерно в тех же словах обратился Кир через глашатаев ко всем племенам своей новой державы, более всего пугая мидян лидийцами.
— Кара! — назвал он всех, в том числе и своих бывших врагов,— Много лет назад наши славные предки доблестно сражались с лидийцами у реки Галис. Богам было угодно прекратить эту вражду. Боги затмили тьмой солнце и тем знамением принудили народы к миру. Ныне лидийцы вновь попрали пределы, установленные богами. Это означает, что они лишились разума и теперь одержимы желанием обратить нас в рабов. Они не остановятся, пока мы сами не поставим предел их притязаниям и не накажем за вероломство. Кара! Я, Кир, царь Ахеменид, веду народ исполнить волю великого Митры, дабы сохранить мой народ свободным.
Итак, собрав у стен Эктабана свои войска числом около двадцати пяти тысяч, Кир двинулся на запад. Неподалеку от Ниневии к нему присоединилось и войско армен. Таким образом, в пределы Каппадокии вошло тридцать шесть тысяч. Конницы было всего около семи тысяч. Крез же перешел Галис с двадцатью четырьмя тысячами, а всадников у него было не менее двенадцати тысяч.
Кир продвигался быстро, и, как стало известно впоследствии, Крез был очень удивлен, когда восточную сторону света, на расстоянии пятнадцати стадиев от его стана, вдруг заполонили повозки, шатры и палатки неприятеля, а ночью на широком пространстве засверкали костры.
Кир проявлял великодушие до тех пор, пока его можно было проявлять, не роняя своего достоинства. Он послал Крезу письмо с учтивой просьбой убраться с чужой земли. Окруженный эллинскими писцами, Крез ответил не только высокомерно, но и высокопарно. Царь персов презирал высокопарность и потому сразу начал готовиться к битве.
С особым вниманием Кир прислушивался к советам Гарпага. Раньше царь с малым числом верных соратников устраивал в своих горах стремительные охоты. Теперь ему приходилось управлять большим, разнородным и не слишком поворотливым войском. Мне кажется, он тяготился таким большим числом «охотников», тяготился тем, что не имеет никакой возможности вполне доверять всем и положиться на каждого из воинов в отдельности, тем более — на мидян или парфян. Он привык к охотничьей тактике, которую в военном деле можно назвать «вылазками». Неохватные одним взглядом просторы, запруженные войсками, вызывали у него тревогу. В те два последних вечера перед битвой он подолгу стоял у входа в свой новый, царский, шатер и задумчиво смотрел в сторону поля будущей битвы. Помню, с таким же видом некогда проводил он ночные стражи на втором ярусе своего дворца в Пасаргадах, когда внизу, на плоскогорье, мерцали бесчисленные, как звезды, костры чужого войска.
у Креза были только лидийцы. У Кира же — персы, мидяне, армены, парфяне. С разноплеменным войском всегда больше хлопот. Если в сражении одно из племен дрогнет, то другие заражаются паникой гораздо легче, чем стойкие воины одноплеменного войска, товарищи которых оказались сломленными на другом фланге. Иногда более стойкие ряды даже сильнее воодушевляются, дабы показать пример доблести своим дрогнувшим соплеменникам.