Бельканто - читать онлайн книгу. Автор: Энн Пэтчетт cтр.№ 41

– Мне казалось, что у вас возникли особые обстоятельства, – сказал Месснер. – Вот, прибыли ноты.

– У нас боевой отряд, – оборвал его Альфредо. – А не консерватория. Приходи завтра в положенное время, и мы подумаем, разрешать музыку или нет.

Роксана Косс спросила Гэна, не ноты ли это, и, когда он ответил утвердительно, тут же бросилась к двери. Священник последовал за ней.

– Это от Мануэля?

– Он стоит с той стороны ограды, – сказал Месснер. – Все это он прислал специально для вас.

Отец Аргуэдас прижал к губам сложенные ладони. «Господь всемогущий и милосердный, мы всегда и везде шлем Тебе благодарения и молитвы».

– Вы оба, – приказал командир Альфредо, – вернитесь на место.

– Я оставлю это в холле у двери, – сказал Месснер и хотел было поставить коробку на пол. Просто удивительно, как много может весить музыка.

– Нет, – отрезал Альфредо. У него болела голова. Он уже устал до смерти от всех этих поблажек и заморочек. Должен же быть хоть какой-нибудь порядок, уважение к силе! Разве у него в руках нет оружия? Что, оружие уже ничего не значит? Если он сказал, что коробки не будет в доме, значит, ее в доме не будет. Командир Бенхамин что-то прошептал на ухо Альфредо, но тот упрямо повторил:

– Нет.

Роксана схватила Гэна за руку:

– Разве это не моя коробка? Скажите им!

Гэн спросил, принадлежит ли коробка сеньорите Косс.

– Здесь ничего не принадлежит сеньорите Косс! Она пленница, точно такая же, как вы все! Она здесь не у себя дома! Здесь нет специальной почтовой службы, которая работает только на нее! Она больше не получит ничего! – Тон командира заставил младших террористов вытянуться по стойке «смирно» и принять грозный вид, многие схватились за винтовки.

Месснер вздохнул и перехватил коробку поудобнее.

– Тогда я приду завтра, – сказал он по-английски, обращаясь к Роксане Косс, а Гэн перевел это командирам.

Но он не ушел. Не успел он повернуться, как Роксана Косс закрыла глаза и раскрыла рот. Задним числом было понятно, как это рискованно с ее стороны, учитывая настроение командира Альфредо, который мог расценить ее намерение как акт неповиновения, да и не слишком полезно для ее голоса. Ведь она не пела уже две недели, не спела ни одной гаммы. Роксана Косс, одетая в брюки миссис Иглесиас и белую рубашку самого вице-президента, стояла посреди огромной гостиной и пела арию Лауретты из «Джанни Скикки» Пуччини. За ее спиной должен был сидеть оркестр, но его отсутствия никто не заметил. Никто не мог бы утверждать, что с оркестром ее голос звучал бы лучше или что комнату по такому случаю следовало как следует убрать и уставить свечами. Никто не заметил также отсутствия цветов или шампанского. По существу, все теперь уже знали, что цветы и шампанское – ненужное украшательство. Неужели она действительно так долго не пела? Кажется, голос Роксаны Косс звучал так же прекрасно, как после разогрева. Глаза всех присутствующих затуманились от слез – на то существовало столько причин, что перечислить их все было невозможно. Люди восхищались прекрасной мелодией и скорбели по своим несбывшимся надеждам. Вспоминали, как Роксана Косс пела для них в прошлый раз и тосковали по женщинам, которые тогда были рядом. Вся любовь и желание, какие только может вместить человеческое существо, выплеснулись в двух с половиной минутах арии, и, когда Роксана Косс взяла самые высокие ноты, слушателям показалось, что их жизнь окончена и все понесенные ими потери вдруг вернулись к ним, и выдержать этот груз невозможно. Когда она замолчала, все стояли некоторое время потрясенные и безмолвные. Месснер прислонился к стене, как будто его ударили. Его не приглашали на прием к вице-президенту. В отличие от других он слышал пение Роксаны Косс впервые.

Сопрано глубоко вздохнула и повела плечами.

– Скажите им, – сказала она Гэну, – пусть знают. Или они дают мне коробку прямо сейчас, или никто из вас больше не услышит ни от меня, ни от пианиста ни одной ноты в течение всего этого дурацкого социального эксперимента.

– Вы серьезно? – спросил Гэн.

– Я никогда не блефую, – ответила она.

Гэн перевел ее заявление, и все глаза устремились на командира Альфредо. Тот усиленно тер переносицу, стараясь избавиться от головной боли – безрезультатно. Музыка потрясла его почти до потери рассудка. Ему уже ничего никому не хотелось доказывать. Он почему-то вспомнил свою сестру, которая умерла от скарлатины, когда он был еще маленьким. Все эти заложники так похожи на избалованных детей, которые вечно чего-то требуют и клянчат! Они понятия не имеют о том, что значит страдать. Командир сейчас был бы рад просто выйти из дома и встретить за стеной любую уготованную ему судьбу, будь то пожизненное заключение или пуля в голову. От недосыпа он был не в состоянии принимать решения. Любое умозаключение представлялось ему безумным. Альфредо развернулся и вышел из комнаты: он направился в кабинет вице-президента. Через некоторое время оттуда послышались неразборчивые голоса телевизионных дикторов, и командир Бенхамин велел Месснеру войти внутрь, а своим бойцам – тщательно обследовать содержимое коробки на предмет присутствия там чего-нибудь, кроме нот. Он пытался говорить уверено, как человек, полностью контролирующий ситуацию, однако уже и сам понимал, что это не так.

Парни забрали у Месснера коробку и вывалили ее содержимое на пол. Там были ноты, переплетенные и непереплетенные, сотни страниц, покрытых нотными знаками. Бойцы просеивали все это музыкальное богатство, перетряхивали его и перелистывали, как будто между партитур могли найтись деньги.

– Потрясающе, – сказал Месснер. – Только что тем же самым занималась полиция за стеной, и вот опять пожалуйста.

К мальчишкам подошел Като и опустился рядом с ними на колени. Он брал у них из рук каждый просмотренный лист и аккуратно складывал Россини к Россини, Верди к Верди, Шопена к Шопену. Иногда прерывался на минуту и читал какую-нибудь страницу, словно это было письмо из дома, и его голова при этом покачивалась в такт музыке. Когда господину Като попадалось что-то особо интересное, он с низким поклоном передавал это Роксане Косс. Он не просил Гэна переводить: все, что ей нужно было знать, находилось в партитурах.

– Мануэль шлет вам свои наилучшие пожелания, – сказал Месснер отцу Аргуэдасу. – Он сказал, что, если понадобится что-нибудь еще, он это для вас найдет.

Священник понимал, что впадает в грех гордыни, и все же наслаждался тем, что сыграл столь важную роль в доставке нот. Ему трудно было говорить – до того кружилась голова от голоса Роксаны Косс. Отец Аргуэдас пошел посмотреть, открыты ли окна. Он надеялся, что стоящему за стеной Мануэлю удалось хоть что-нибудь услышать, хотя бы одну ноту, хотя бы один пассаж. Благословен тот день, когда он оказался в этой тюрьме! Тайны Христовой любви никогда не были ему ближе – ни тогда, когда он служил мессу или причащался Святых Тайн, ни даже в тот день, когда он принимал сан. Он понял, что только сейчас перед ним приоткрывается тот истинный путь, по которому ему предстоит идти в жизни, слепо и безрассудно, как назначено судьбой. В приятии судьбы – вознаграждение, в смиренном предании своего сердца Богу – величие, не подвластное описанию. Как много мы подчас обретаем именно в те минуты, когда думаем, что все потеряно!