Святослав (Железная заря) - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Генералов cтр.№ 65

На кого рассчитывал базилевс, давая своему окружению бессовестно грабить свой народ? И неужели не знал, что произвол его людей бросает тень именно на него? Вне всякого сомнения, он положился на воинов-стратиотов, которых больше всего знал и которым доверял. Вопреки всем канонам, император предложил патриарху и епископам причислять к лику великомучеников тех стратиотов, что погибли на войне, но, получив неожиданный согласный отпор, отступил.

Император больше всего боялся измены как человек, сам незаконно занявший престол. На новый дворец, находившийся чуть западнее Вуколеона, были брошены колоссальные средства. Сам дворец напоминал крепость. Под его крышей расположились склады с оружием, житницы, поварни, конюшни — всё то, что поможет выдержать длительную осаду. Впрочем, император пытался иными путями привлечь расположения подданных, периодически устраивая игрища на ипподроме, зная, что развлечения — одно из излюбленных занятий ромеев.

Начало взрыва народного негодования произошло неожиданно и совсем не с той стороны, с какой можно было ожидать. Во время празднования Святой Пасхи 31 марта 967 года подгулявшие моряки сцепились с армянами. Словесная перепалка переросла в драку. С обеих сторон бежала подмога. Всё бы, может быть, закончилось относительно благополучно, но своим соплеменникам на помощь пришли вооружённые ратные армянского гарнизона. Драка переросла в кровопролитие, вовлекая в себя всё больше участников. Подоспевшая стража ничего не смогла сделать. Послав к императору, в окружении телохранителей, останавливать беспорядки поехал сам эпарх города, Сисиний.

С южной окраины побоище перетекло уже в центр. Дрались уже все, кому не лень, попутно разбивая торговые ряды. Сисиний остановил коня, с ужасом уставившись на беснующуюся толпу. Над головами дерущихся вздымались дреколья, кое-где блеском мелькало оружие. Восторженные мальчишки швыряли в свалку камни, какая-то седая женщина истошно рыдала над телом убитого парня, прижимая к груди окровавленную голову. Худощавый расхристанный купец, по виду крестившийся араб или еврей, яростно отбивал лабаз от настойчиво лезущих к нему пьяных мужиков. Купец гвоздил их по головам, но те, не чувствуя ран, ругались ругмя и снова лезли. Мальчик, то ли сын, то ли слуга, высунувшись из дверей, совал купцу в руку топор...

— Что ж вы делаете, христиане? — Сисиний пустил коня в толпу, пытаясь привлечь внимание, поднял вверх руку, что-то кричал увещевательное, но его не слышали. Опьянённые стадным задорным зверством его стащили с лошади, рвали платье, срывали перстни, ломая пальцы, не понимая и не желая понимать, кто перед ними и что он хотел сделать. Подоспевшая охрана древками копий принялась отбивать народ от эпарха. Помогало слабо. Тогда обнажили мечи, кого плашмя, а кого и лезвием, пуская кровь, отогнали от Сисиния. Эпарх был без сознания, но живой. Его увезли во дворец. Пока поспевала стража из Большого дворца, ночь начала накрывать город, остановив беспорядки.

Это была первая кровь, после которой страх начинает исчезать. На улицах начали уже в открытую поносить базилевса. Виновный во многом, он был виновен и в этом. Никифор принял поистине Соломоново решение: провести на ипподроме игрища с участием верных ему воинов, заодно продемонстрировав силу.

В Константинополе мало кто помнил о восстании Ника, когда более четырёхсот лет назад император Юстиниан заманил народ на ипподром и устроил резню. Находились те, кто восстановил о том память по ходившим легендам и редким повестям о том времени. Сказки о Нике приобрели второе дыхание, зачавшись в умах недоброжелателей императора, родившись на рынках и оттуда выйдя гулять в народ.

Всё, что было некогда — давно поросло быльём. Многие, кто смотрел на храм Софии, вряд ли знали, кто такой Юстиниан и тем более сколько и кого он там зарезал, а если и так, то это было очень давно. Ипподром наполнился людьми, жаждавшими зрелищ. Прошли потешившие глаз конные ристания и на арену прямо со стороны императорской трибуны вышли вооружённые пешие гоплиты ^[68]. Как в настоящем бою, зловеще били тимпаны.

Воины, разделившись на две части, обнажили оружие и, изображая наступление, устремились друг на друга. С дюжину людей поднялись и пошли к выходу. Один, самый громогласный, обратившись к сидящим, сказал:

— Всё! Начинается! Я не хочу быть зарезанным без оружия. Зачем, вы думаете, базилевс вывел своих воинов? Чтобы резать вас, баранов!

Кое-кто поднялся и пошёл вслед за ними. Бой тимпанов усиливался, давая зрелищу неигровую жизнь и нагнетая обстановку. Больше и больше народу потянулось к выходу и через некоторое время весь ипподром зашевелился. Выходы не могли выпустить сразу всех, началась давка, кто-то закричал, что больше усилило панику. В тесноте трещали рёбра, упавшие не могли встать и умирали давимые множеством ног. От многочисленных смертей спасло хладнокровие самого императора, спокойно оставшегося сидеть на месте и продолжавшего смотреть ристания. Задние в толпе, те, что давили на передних, решив, что лучше рискнуть досмотреть зрелище, чем наверняка быть раздавленными, стали возвращаться на места. Их примеру последовали другие, кто не успел выйти, не был помят и не лежал бесславно раздавленным.

Думая, что всё забыто, базилевс ошибся. Во время празднования 9 мая Вознесения Господня к вечеру, когда он возвращался с загородного шествия, у рынка хлебопёков его встретила толпа родственников погибших во время беспорядков на Пасху и во время давки на ипподроме.

— Грешник! Кровь на тебе!

— Сын змеи и шакала! Когда же ты сдохнешь?

— Гори в аду!

Первый метко брошенный камень угодил базилевсу в плечо. Тот мужественно перенёс боль, едва поморщившись. Этериоты бросились закрывать императора. Камни горохом заколотили по щитам, шеломам и чешуйчатым бахтерцам дружины. Какая-то женщина, на лице которой, опухшем от горя и выплаканных слёз, нельзя было прочесть возраст, стоя на навесе, закрывавшем лавку торгового ряда, широким замахом швырнула камень прямо в лицо Никифору, вызвав восторженные крики толпы.

— Гад! Твои бесовские игрища оставили меня без кормильца!

Камень разбил губы императору. Кровь, будто вишнёвый сок, стекала на бороду. Навес был рядом, и он отчётливо разглядел женщину с холодными глазами, в которых не было ни злости, ни ненависти. Этериот выдернул из седельной сумы сулицу.

— Не надо! — остановил базилевс кметя. — Мы найдём её.

На следующий день претор пришёл за женщиной. Стража, не церемонясь, избила и связала её.

— Мама! Отдайте маму!

Худенькая девчонка лет двенадцати с вплетённой в косы чёрной лентой цеплялась за стремя одного из стражей, бежала по улице за людьми, увозившими мать, ипаспит отпихивал её ногой, но тщетно. Ухватив девочку за шиворот, он легко поднял её и перебросил через седло.

Женщину вместе с дочерью казнили в пригороде Константинополя. Никифор не рискнул сжечь их в центре на площади Тавра, где обычно казнили преступников.