Раймунд пожал плечами:
— Как скажете, ваше величество, но я, в свою очередь, предполагал, что вы захотите отдохнуть с дороги. Или я был не прав?
Он-то как раз был прав. Все бароны, приплывшие с Людовиком на Святую землю, хотели несколько дней передохнуть. За их плечами был двухнедельный переход через Кадмские горы, равный походу Одиссея в подземный Аид, а то и переплюнувший его, затем томительное ожидание в Анталии, где все, горюя, зализывали раны, и недельная качка на кораблях в Средиземном море. Всем владетельным герцогам и графам без исключения хотелось передышки.
И только Людовик, к их общему неудовольствию, рвался в бой. Но короля Франции можно было понять — не на его баронах, а на нем и королеве лежала ответственность за все тяжелейшие страдания, выпавшие на долю крестоносцев.
Закончилось все тем, что Людовика отговорили торопить события. Было решено подождать несколько дней. Так хотелось знатным французским сеньорам мягкой постели, веселых охот, доброго вина и пищи. И конечно, любви: как с теми женщинами, которые выжили после перехода через анатолийские горы, так и с пламенными антиохийками, в которых перемешалось много восточных кровей — и сирийская, и армянская, и греческая.
Людовик поддался общим уговорам и решил отложить военный совет на несколько дней. Но эти дни, начиная с первого, грозили превратиться для короля в пытку. При дворе Раймунда говорили на французском языке, но это был окситанский язык. Язык Аквитании, Прованса, Лангедока, Тулузы. Раймунд и Алиенора, которые купались в родном наречии, так и сыпали провансальскими словечками и шуточками, от которых Людовику становилось плохо. Во-первых, он совсем не понимал, о чем они говорят, и это выводило его из себя, а во-вторых, не составляло великого труда понять, насколько ближе королеве ее дядя Раймунд, чем законный супруг.
Алиенора была просто на седьмом небе от счастья — все то, чего лишили ее в Париже, здесь было предоставлено королеве в полной мере. И Людовик, будучи гостем, никак не мог помешать ее поверхностному счастью. При дворе князя Антиохийского обреталась целая армия трубадуров, менестрелей и жонглеров, выписанных из Аквитании: они бренчали и бренчали на своих виолах и крутах, били в тамбурины, звенели цитрами, кувыркались и смешили народ.
Раймунд и сам оказался неплохим музыкантом и певцом — он то и дело услаждал слух королевы Франции песенками из репертуара своего отца и ее деда, Гильома Трубадура, которые, к восторгу Алиеноры, знал все наизусть. Как и песенки других трубадуров, с которыми Людовику, к его великому неудовольствию, выпадала возможность познакомиться лично.
Людовик готов был заткнуть уши и убежать прочь от этого балагана. Что, впрочем, он неоднократно и проделывал.
— Милый, куда же ты? — взволнованно спрашивала его жена. — Раймунд обещал нам спеть одну из песенок Серкамона. Она так хороша!
Алиенора даже обижалась, когда он под разными предлогами исчезал с их представления, которому не было ни конца ни края. Но, что хуже того, они и на охоту брали с собой виолу и тамбурин. Чтобы где-нибудь на опушке, рядом с подбитым оленем, под сенью молодой оливы и чистыми небесами Антиохии, наполнить кубки аквитанским вином и лишний раз побренчать по струнам.
«Южане! — с гневом думал про себя Людовик. — Неугомонное племя!»
Они и его то и дело зазывали принять участие в охоте-балагане, но, один раз прогулявшись с ними, Людовик более не желал подобных развлечений. Будет с него! Тем более что недобрые вести приходили с греческого берега. Из Анталии прибыл корабль, и королю сообщили, что оставшиеся крестоносцы обеспокоены своим будущим, их почти не кормят, а когда пришлют за ними суда, никто не знает. Но и эта новость никак не повлияла на настроения «переводящих дух» баронов, на королеву Франции, внимавшую песням трубадуров, и на князя Антиохийского, просто растворившегося в своей племяннице, нежданно-негаданно нагрянувшей в Святую землю.
Прошла неделя, как крестоносцы прибыли в Антиохию. Близился день военного совета, на котором должна была решиться судьба христианского и мусульманского Востока…
Накануне совета, вечером, к Людовику подошла княжна Констанция Антиохийская. Ее синее платье, расшитое золотом, было цвета ночи и далеких звезд.
— Вы чем-то озабочены, государь? — спросила она у короля.
Людовик, застигнутый врасплох, резко обернулся.
— Простите, княжна, я задумался. Озабочен — чем?
Их разговор происходил в одном из садиков антиохийского дворца, где не было никого, даже прислуги, которую король отослал от себя. Тут, среди апельсинов и акации, горели несколько факелов и негромко журчал фонтан. Именно в этом садике и сговорились одиннадцать лет назад Раймунд и Констанция — провести ее мать и устроить свою судьбу. Именно в этом садике Констанция часто размышляла о прожитых годах с красавцем-мужем.
— Вы правы, озабочен, — честно признался он. — Треть людей я потерял в горах Анатолии. Еще треть оставил на милость Божью в порту Анталии. Мы не выполнили еще ни один из обетов — не преклонили колен у Гроба Господня, не отвоевали Эдессу, а все ведут себя так, точно мусульманская угроза отступила навеки. Моя жена веселится без устали, да и ваш муж тоже хорош — потакает ей во всем. Мои бароны точно забыли о цели похода и беспечно наслаждаются жизнью, — Людовик кивнул. — Да, я озабочен, княжна. Охоты, пиры, танцы — голова от них идет кругом.
— А вы не задумывались о том, государь, почему Раймунд не берет меня на охоту? — неожиданно спросила она.
Людовик нахмурился. Тень едва различимой горечи лежала на красивом по-восточному лице его собеседницы. Кажется, княжна ждала ответа на свой вопрос.
— И почему вас не берут на охоту? — в свою очередь, спросил он.
Констанция улыбнулась:
— Потому что я там не нужна.
— Не нужны — кому?
— Догадайтесь, ваше величество, — но Людовик только хмурился, и она не выдержала. — Моему мужу Раймунду и вашей супруге — королеве Алиеноре.
— Что вы хотите этим сказать, княжна?
— Только то, что уже сказала.
— Но… я не понимаю вас, — он и впрямь недоумевал. — Не понимаю…
— А вы поймите, — тон молодой женщины изменился, стал жестче. — А еще лучше, сядьте завтра утром на коня и поезжайте на северо-восток. В десяти лье от города, за лимонными и кипарисовыми рощами, вы найдете небольшой дворец с колоннами. Он зовется Розовым дворцом, потому что сложен из розового мрамора. Походите вокруг, зайдите внутрь, оглядитесь… Я, пожалуй, пойду. Оставлю вас наедине с вашими заботами — и хотела бы помочь вам, да не могу.
Она собралась уходить, но Людовик остановил ее, придержав за руку.
— Прошу вас, княжна, договорите, — чувствуя, как недобро прыгает сердце в его груди, почти потребовал он. — Прошу вас…
— Возьмите самых верных людей, покиньте город на заре, пока все спят, и съездите туда, куда я вас направила. Мой муж возит туда самых дорогих его сердцу женщин. Не сомневаюсь, его племянница, ваша жена, из их числа. Но не вздумайте сказать, что это я надоумила вас, если не хотите мне беды.