Так и оставила она Людовика у фонтана — слушать тихое журчание родниковой воды. Спустя минут пять король поднялся и пошел на музыку, которая сейчас волнами шла с террасы, этакой пиршественной залы на свежем воздухе, под высокой крышей; там, за вечерней трапезой, гулял княжеский двор и сеньоры-крестоносцы.
Он остановился в тени акации и тупо уставился на лица двух людей — Алиеноры и ее дядюшки князя Раймунда. Играли на виолах менестрели, пели песни о странствиях и любви. А он смотрел, как улыбается Алиенора, возлежавшая на подушках, сколько истомы в ее взгляде, сколько чувства под бархатными ресницами…
И взгляд этот был устремлен на одного человека — на властелина здешних мест, красавца Раймунда Антиохийского, полулежавшего на греческий манер и то и дело подносящего кубок с вином к губам…
Он дождался ночи, когда Алиенора, вдоволь наслушавшись музыки и песен, раздетая служанками, легла в свою постель. Он вошел и долго смотрел на нее, держась за косяки двери.
— Что же ты, милый? — спросила она. — Идем же ко мне…
Теперь он вспоминал, что все эти дни только и слышал, как его бароны говорили: «Поглядите на нашу королеву и князя Раймунда — что за нежные чувства питают друг к другу дядюшка и племянница!» Но иногда в тоне, которым произносили подобные речи, читалась легкая, но явная насмешка. Что-то недоброе звучало в этом. И он всякий раз пропускал это недоброе мимо ушей — отгонял прочь.
Он подошел к постели, разделся и под взглядом королевы стянул с нее шелковые покрывала. Алиенора лежала обнаженная и открытая, бесстыдная в своей вызывающей красоте, чувственности…
— Что с тобой? — спросила она.
— А что со мной? — ответил он вопросом на вопрос.
— Ты — другой, не такой, как всегда.
— А каким я был всегда?
— Послушай, — ее насторожило поведение мужа, — может быть, хватит?
— Куда вы ездите каждый день с дядюшкой Раймундом? — спросил он. Слово «дядюшка» в его устах прозвучало чересчур язвительно. — Скажи…
— Княжество Антиохийское — большое, — внутренне собираясь, ответила Алиенора.
Что за вопросы задает он? Она подтянула одну ногу, прикрылась ею. Но он отвел ее колено.
— Я хочу знать, — улыбнулся Людовик. — Знать все… о том, как и где, проводит время моя жена.
Она осторожно села, поджав ноги.
— Господи, да мы просто путешествуем, ты же был с нами. Путешествуем, как путешествовали раньше, когда были совсем юными, по родной Аквитании. Где угодно можно совершить привал, выпить вина и отдохнуть… Да что с тобой, Людовик? Ты измучен, я вижу, ты устал, — она прикоснулась щекой к его бедру. Мы все устали — этот поход отнял у нас много сил, и душевных, и физических. Но я помогу тебе…
Он все еще стоял над ней — смотрел сверху вниз. Следил за выражением ее лица, за глазами. Лукавыми глазами…
— Это верно, я устал, — сказал он. — Но ты непохожа на уставшего человека, лишенного сил. Ты расцвела за последние дни. Ты похожа на цветок, что раскрылся в первых лучах солнца и радуется жизни.
— У меня просто много сил, — все еще обнимая его ногу, проговорила она. — Очень много. — Она закрыла глаза. Где-то они с Раймундом хватили лишка. Переусердствовали в изъявлении симпатий дяди к племяннице, и наоборот. Или злые языки помогли? Алиенора крепче и нежнее обняла его. — Скажи, что ты хочешь? — Она уже целовала его. — Я исполню любую твою прихоть, Людовик, только скажи…
Он оторвался от нее, спрыгнул с кровати.
— Я ничего не хочу. Только спать…
Все еще сидя в постели, она слабо улыбнулась:
— Хорошо. И ты… хочешь спать один?
— Да, — кивнул он.
Набросив халат, завернувшись в него, король быстро ушел к себе. Шли часы, но он не спал. Ни на минуту Людовик не сомкнул глаз. Бури и шторма проходили в эти часы через его сердце. Потом наступил рассвет — время сна для всех, кто беспечно пирует ночью. Шикнув на слуг, прогнав их, он залез в штаны, одел на голое тело кафтан. И только потом прошел в покои жены. Отворил дверь. Алиенора спала, разметавшись на постели. Она сбросила покрывала. Людовик бесшумно обошел кровать. Линии ее тела приковывали, ослепляли…
Он вновь вернулся в свои комнаты, препоясался мечом и поспешил во двор.
— Коня, быстро! — крикнул он двум пажам. — Самого быстрого! И арбалет! Зарядите его!
Через пять минут к нему подвели скакуна. Людовик запрыгнул в седло и ударил шпорами по конским бокам.
— Ваше величество, куда вы? — сразу воскликнуло несколько голосов.
Оруженосцы и пажи хотели следовать за ним, но он рявкнул на них:
— Стерегите свою королеву, бездельники! Берегите ее сон! Если она пожалуется, что вы разбудили ее, прогоню всех! Никого не пожалею!
— Но зачем вам арбалет, государь? — спросил тот, кто принес королю грозное оружие с уже натянутой стальной тетивой.
— Пристрелить первого, кто последует за мной!
Он не взял охраны — и вскоре вылетел из городских ворот на дорогу, ведущую на северо-восток от Антиохии.
3
Было за полдень, когда бароны собрались в тронной зале антиохийского дворца, чтобы выработать план похода. Впрочем, в общих чертах он уже был намечен. Падение Эдессы вызвало Второй крестовый поход — скорейшее отвоевание графства Эдесского и стояло на повестке дня. Все были готовы рассмотреть и одобрить уже заранее продуманную Раймундом Антиохийским военную кампанию.
Вождь крестоносцев, Людовик Седьмой, вышел к баронам в кроваво-алом кафтане, расшитом золотом, вышел немного бледным и заметно собранным. Точно немедленно намеревался отдать приказ выдвинуть войска на восток.
Первым взял слово князь Антиохии. Раймунд предложил самый оптимальный и полезный для общего дела план: франки и антиохийцы наносят прямой удар по двум главным крепостям Нуреддина — по Алеппо и Хаму. Завладев ими, франки лишают турков главного форпоста в Восточной Сирии и сами укрепляются на ее границах.
— Молниеносным ударом мы отбросим сарацин на восток, возьмем в осаду ряд их крепостей и тем самым создадим свой плацдарм для отвоевания графства Эдесского, — закончил он свою мысль.
Часть баронов, все еще горевших битвами, одобрительно закивала. Другая часть выжидала. Она ожидала слова короля франков — молодого Людовика Капетинга.
И тот сказал свое слово.
— Мы пришли с вами на Святую землю как паломники — и первым нашим желанием было преклонить колена у Гроба Господа нашего Иисуса Христа. Я предлагаю первым делом идти в Иерусалим и исполнить священный обет, данный нами еще во Франции. И только потом предлагаю вступить в битву с сарацинами.
На него смотрели с изумлением — и в первую очередь Алиенора и Раймунд. То, что они услышали, было невероятно! Но король сказал свое слово…