– Это вовсе не значит, что я не любил и не ценил мою дорогую Изабеллу, и ты это прекрасно знаешь. Однако вернемся к тому, что я хотел тебе сказать. После кончины моей матушки никто не критиковал нашего короля и не перечил ему. И вот, встретив Агнессу, он столкнулся с вызовом. Она была еще девицей, честной и искренней, и в ее глазах Карл был не столько королем, сколько женатым мужчиной. И завоевать Агнессу он мог, только став ее рыцарем в блестящих доспехах. Осторожный хищник, Карл не спешил. Процесс ухаживания тоже приносил ему удовольствие, хотя и не полное.
Завоевав любовь Агнессы, он стал беречь ее как редкое сокровище, как свою первую настоящую любовь. Но в конечном итоге он предал Агнессу с ее же собственной кузиной, хотя и прилагал все усилия для того, чтобы Агнесса об этом не узнала. Подозреваю, что и ты старался развеять ее страхи? Да? Я так и думал. Агнесса доверяла тебе больше, чем кому-либо, и полагала, что тебе должна быть известна правда. И, отрицая измену короля, ты избавлял ее от сомнений. Мне кажется, что и король дал явственно понять Антуанетте: если она будет кичиться их связью, их отношениям придет конец. Карл никогда не хотел причинять боль Агнессе – я в этом уверен.
В этот момент Жак непроизвольно вздрагивает – он не ожидал, что монолог Рене примет такой оборот. Развлечение с другой в отсутствие беременной Агнессы для короля было вполне приемлемо, и вряд ли он считал это предательством, тем более, когда Агнесса ничего не знала и не подозревала. Но Жак теперь понимает: со стороны короля это было действительно предательством – той чистой любви и того доверия, которые к нему не питал кроме Агнессы больше никто, за исключением разве его жены Марии. И король предавал ее все время.
– А со смертью Агнессы, – продолжает Рене, – не осталось никого, ради кого стоило сражаться, в ком хотелось бы пробуждать за себя гордость; никого, ради кого стоило бы снова надеть сверкающие рыцарские доспехи и наслаждаться искренним, бескорыстным восхищением. Да, бесспорно, Карлом восхищались и другие, но он сам нуждался только в ее восхищении, потому что оно было неподдельным и обращенным на него одного. При том, что Агнесса была настолько хороша собой, что ее вожделели все мужчины. Даже война с Англией перестала быть для Карла проблемой – он продолжал побеждать. Так что или кто стоял между ним и тем, чего он хотел? Да ведь это ты и только ты, мой дорогой Жак!
– Что вы имеете в виду, мой господин? – восклицает озадаченный купец. – Я готов был отдать за него жизнь и все свое состояние! Все слышали, как я это говорил!
– Вот именно, мой дорогой друг! И Карл поймал тебя на слове! Он задолжал тебе денег, очень много денег. Твоя поддержка обеспечила ему успех в борьбе против Англии, и это, конечно, принесло ему удовлетворение. Но в глубине души Карл желал совершенно другого. В действительности он хотел одного – отмщения. Отмщения, которое бы хоть как-то примирило его со смертью Агнессы – его единственной настоящей, бескорыстной возлюбленной, которой больше не было рядом. Что ему этот успех, если он не мог разделить его с Агнессой и насладиться ее искренней радостью за него. Кто-то должен был заплатить за эту утрату, кто-то должен был пострадать, ибо Карл осознал, что с уходом Агнессы в его жизни образовалась огромная пустота, заполнить которую отныне не сможет никто и ничто. Никакие развлечения, никакие кутежи и распутства. И он возненавидел себя за это. При Агнессе король изменился в лучшую сторону. Но, оставшись без ее помощи и поддержки, он быстро поддался своим прежним слабостям, выросшим уже до одержимостей. Будь Агнесса жива, Карл никогда бы не пал снова так низко – и он понимал это. До каких-то мелких, малозначимых интрижек или проступков – может быть. Но никогда до такого вульгарного поведения. Моя матушка не допустила бы, а Агнесса никогда не потерпела бы такого.
Рене делает паузу. Слуги разливают напитки и подают закуски.
– Но обвинить меня в ее смерти? – недоверчиво спрашивает Жак.
– Король тебя не обвинял. Это сделали двое мелких придворных, которые, похоже, думали, что таково его желание и они будут вознаграждены за свою ретивость, – Рене берет со стола куриную ножку и, жестикулируя обглоданной косточкой, продолжает: – Печаль и боль короля от утраты Агнессы постепенно трансформировались в злобу – слепую, бессмысленную, но разъедающую его изнутри. И, поддавшись ей, он решил, что кто-то должен заплатить за ее смерть. Не думаю, что он сам додумался обвинить тебя. Скорее, это предложил кто-то другой и, может быть, даже не Карлу, а кому-то еще. Но удочка была закинута, и постепенно король свыкался с идеей сделать из тебя козла отпущения. Похоже, он счел ее даже удачной. Действительно, и почему бы не отдать на заклание собственной злобе купца Жака Кера, которому он так сильно задолжал? В конечном итоге идея расправиться с тобой прочно укоренилась в голове Карла, и этому явно поспособствовал тот, кто тебя оболгал, либо приспешники этой особы.
Король снова отлучается к столу, заставленному едой – своей массой он уже походит на профессионального борца!
– Не забывай, – продолжает Рене свою речь. – Мы ведь не знаем, была ли Агнесса отравлена. Лекарь королевы, знающий и опытный Пойтвин, производивший вскрытие, заявил на твоем судилище четко и недвусмысленно, что он не обнаружил яда в организме Агнессы, хотя все в ее окружении знали, что ее лечили ртутью. «Но тех доз, которые ей давали, – засвидетельствовал добрый лекарь, – было недостаточно, чтобы вызвать какой-либо иной результат, кроме благотворного».
Слова Рене напоминают Жаку, что лекарь делал вскрытие один. Купцу это показалось странным еще тогда, когда он узнал об этом от одного из своих осведомителей при дворе – ведь обычно в таком сложном деле лекарю всегда ассистирует помощник. А иногда и двое.
– Так вот, – продолжает Рене, – узнав о том, что он производил вскрытие в одиночку, я взял на себя труд выяснить, а делал ли он вскрытие дофинессы – и тоже один? Оказалось, что да. Как ты думаешь, почему он отказывался от сторонней помощи? Уж не он ли отравил их обеих? Или он покрывал кого-то другого, кто это сделал? Я много размышлял над этими вопросами.
Жак сидит молча, чуть дыша.
– Ты рассказал мне, кого ты подозреваешь в отравлении Агнессы, если оно имело место быть. Лично я убежден, что Агнесса была отравлена. Но я полагаю, что ты сильно ошибаешься в своих подозрениях.
С этими словами Рене встает, чтобы подлить себе немного вина. Как кстати эта пауза в разговоре – пусть и недолгая! Жак потрясен. Ему очень нужна передышка, чтобы все осмыслить. Несмотря на заявление лекаря на его суде, король Рене считает, что Агнесса была отравлена. Если так, то лекарь должен был обнаружить в ее теле следы яда. Почему же он сказал, что их не было? И если Агнесса была отравлена, то ради чего? Как? Кем? Жак боится услышать ответы Рене. Но он должен узнать все и потому говорит:
– Мой господин, я прошу вас мне все объяснить. Я просто умоляю вас открыть мне все, что вы знаете и что вы думаете. Вы, должно быть, считаете, что я сейчас в безопасности, и мои испытания закончились. Но я провел многие месяцы в страхе и в жутких условиях, пытаясь рассуждать сам с собою. Почему мой король, которому я был всегда предан и для которого я так много сделал, отказался от меня таким страшным образом? Почему он не защитил меня от обвинения? Ведь он наверняка знал, что оно ложное, и прекрасно понимал, что оно может стоить мне жизни, признай судьи меня виновным? И вот теперь, сир, вы говорите мне, что Агнесса, которую король действительно любил – а я в этом не сомневаюсь – была на самом деле отравлена. Но ведь без ведома Карла?