Пустышка. Что интернет делает с нашими мозгами - читать онлайн книгу. Автор: Николас Дж. Карр cтр.№ 61

Каждый инструмент накладывает ограничения, одновременно открывая новые возможности. Чем больше мы используем его, тем больше приучаемся к его форме и функции. Это объясняет, почему после более или менее продолжительной работы с текстовым процессором я начал терять спо­собность писать и редактировать тексты от руки. Как я понял впоследствии, мой опыт не был уникален. «Люди, привыкшие писать на компьютере, часто теряются, когда им приходится писать от руки», - говорит Норман Дойдж. Их способность «переводить мысли в скоропись» снижается по мере того, как они всё сильнее привыкают нажимать на клавиши и наблюдать за тем, как новые письма появляются на их экране будто по волшебству. Сегодня, когда дети с младых ногтей используют клавиатуру, а школы отказываются от уроков чистописания, существует серьёзная опасность того, что умение писать рукописные тесты полностью исчезнет из нашей культуры. Оно посте­пенно становится утраченным искусством. «Мы придаём форму нашим инструментам, - заметил священник-иезуит и исследователь медиа Джон Калкин в 1967 году, - а они, в свою очередь, придают форму нам самим».

Маршалл Маклюэн, интеллектуальный наставник Калкина, говорил о способах, которыми технологии одновременно усиливают и ослабляют нас. В одном из наиболее проницательных, хотя поначалу и незаметных пассажей в своей книге «Понимание медиа» Маклюэн писал, что наши инструменты в конечном итоге приводят к «онемению» тех частей тела, которые призваны «усилить»20. Если мы искусственным образом усиливаем какую-то часть сво­его тела, то тем самым дистанцируемся от этой усиленной части и её есте­ственных функций. После изобретения ткацкого станка ткачи могли в течение рабочего дня произвести больше ткани, чем вручную. За это они пожертво­вали ловкостью своих рук, не говоря уже о «чувстве» ткани. Говоря словами Маклюэна, их пальцы онемели. Точно так же фермеры потеряли чувство земли, когда начали использовать механические бороны и плуги. Нынеш­ний фермер, сидящий в кондиционированной кабине огромного трактора, редко касается земли - хотя при этом может за один день обработать поле, которое его предок с мотыгой не мог бы обработать и за месяц. Мы можем проехать за рулём машины куда большее расстояние, чем прошли бы пешком, однако при этом мы лишаемся всей интимности соприкоснове­ния с землёй.

Как признавал сам Маклюэн, он был далеко не первым, кто заметил эффект «онемения», присущий технологиям. Эта идея возникла ещё в древно­сти, и, пожалуй, её самое красноречивое и зловещее описание можно встре­тить в Ветхом Завете:

Мы обретаем мощь новых технологий, но платим за это отчуждением.

Особенно высокой эта цена может оказаться в случае интеллектуальных технологий. Инструменты мышления усиливают и одновременно ослабляют наиболее деликатные, самые человеческие из наших естественных способ­ностей - те, которые отвечают за причинно-следственные связи, восприятие, память и эмоции. Механические часы, несмотря на все свои преимущества, отстранили нас от естественного течения времени. Когда Льюис Мамфолд описывал, каким образом современные часы помогали ему «создать веру в ни от кого не зависящий мир математически измеримых последовательностей», он обратил особое внимание на то, что вследствие этого часы «разделили время и события в жизни человека». Основываясь на мысли Мамфолда, Вейценбаум предположил, что концепция мира, возникшая благодаря инструментам учёта времени, «была и остаётся обеднённой вер­сией старого мира, поскольку основывается на отказе от опыта, сформиро­вавшего и определявшего прежнюю реальность». Принимая решения о том, когда есть, работать, засыпать или просыпаться, мы перестали прислуши­ваться к нашим чувствам и вместо этого начали следовать за часами.

С одной стороны, мы стали более учёными, но с другой стороны, наша дея­тельность приобрела ещё большую механистичность.

Эффект «онемения» способен вызвать даже такой вроде бы простой и безобидный инструмент, как карта. Благодаря искусству картографов значи­тельно усилились навигационные навыки, унаследованные нами от предков.

Впервые в истории люди могли без страха путешествовать по новым, никогда прежде не виданным землям. Именно это позволило развиться путешествиям и торговле, а также вызвало множество войн. При этом, однако, ослабла есте­ственная способность человека замечать ландшафт или фиксировать в голове карту местности со множеством деталей. Абстрактное, двухмерное представ­ление мира на географической карте встало между человеком, читавшим карту, и его восприятием окружавшей местности. И как мы уже можем понять из результатов недавних исследований мозга, эта потеря могла содержать в себе физический компонент. Люди, привыкая полагаться на карты, а не на собственный опыт, начали, по всей видимости, испытывать уменьшение зоны гиппокампа, отвечавшей за пространственную ориентацию. Онемение воз­никло глубоко в их нейронной сети.

Скорее всего, прямо сейчас мы проходим через сходную адаптацию, начиная всё больше зависеть от устройств с GPS, ведущих нас в пространстве.

Элеанор Магуайр, занимавшаяся исследованиями мозга лондонских так­систов, выражает беспокойство по поводу того, что спутниковая навигация может оказать «значительное воздействие» на нейроны таксистов. «Мы очень надеемся на то, что водители не начнут их [устройства с GPS] использовать, - заявляет она от имени всей своей исследовательской команды. - Мы считаем, что зона гиппокампа увеличилась в объёме из-за того, что водителям при­ходится запоминать большие объёмы данных. Если же они все начнут поль­зоваться GPS, база их знаний уменьшится, что негативно повлияет на мозг, свидетелями чего все мы являемся». С одной стороны, водители освободятся от тяжёлой работы, связанной с запоминанием городских улиц, но при этом они потеряют свои отличительные ментальные преимущества, связанные со знанием. Их мозг станет менее интересным для исследователей.

Объясняя, каким образом технологии тормозят развитие именно тех функций, усиливать которые они призваны, вплоть до «автоампутации», Маклюэн не пытался романтизировать общество, существовавшее до изо­бретения карт, часов или ткацких станков. Он понимал, что отчуждение пред­ставляет собой неминуемый побочный продукт использования технологий. Каждый раз, когда мы применяем инструмент, чтобы обрести больший кон­троль над внешним миром, мы меняем саму суть отношений с ним. Контроль возможен только благодаря появлению психологической дистанции.

В некоторых случаях значение тому или иному инструменту как раз и придаёт отчуждение. Мы строим дома и шьём водонепроницаемую одежду, так как хотим достичь отчуждения от дождя и холода. Мы строим централи­зованную систему канализации, так как хотим поддерживать безопасную дистанцию от наших собственных отходов. Природа не враг нам, но она и не друг. Маклюэн считал, что честная оценка новой технологии или про­гресса как такового требует пристального внимания не только к тому, что мы приобретаем, но и что теряем. Мы не должны позволять блеску новых технологий ослепить нашего внутреннего сторожевого пса. Следует помнить, что при появлении любой новой технологии та или иная наша часть начнёт «онемевать».