Гринвич
Единственное узкое окно супружеской опочивальни Марии и Вилла выходило на опустевшую теперь лужайку для игры в шары, за которой катила свои серые воды Темза. Мария испытывала признательность к расположенной к ней Марии Тюдор, которая позволила маленькой Кэтрин жить в обширной королевской детской вместе с Маргарет, любимой своей дочерью от любимого своего герцога Суффолка. Мария обернулась, оперлась о подоконник и окинула взглядом извилистый тесный двор, находящийся в дальнем северо-западном углу похожего на лабиринт Гринвичского дворца, рядом с дворцовыми кухнями. Это убогое жилище было жалкой пародией на те роскошные покои, которые они занимали, когда Мария была возлюбленной короля. И отдаленным подобием заброшенного замка Плэши в Нортгемптоне, где они встречали праздник Рождества год назад.
Мария присела за маленький столик, прислонила к кувшину из-под вина зеркальце. В этой комнатке не было места для изящного туалетного столика, на котором рядами выстраивались бутылочки из граненого стекла и стояло большое зеркало в полированной раме. Отец говорил, что в силу должности Вилла, дворянина свиты Его величества, им позднее, возможно, выделят апартаменты получше, но ей в это не верилось. С той минуты, как они приехали сюда вчера поздно вечером, она не видела никого из королевских приближенных, кроме Марии Тюдор и своей матушки — та находилась теперь при дворе как спутница Анны. А нынче вечером на рождественских праздниках ей придется гордо вскинуть голову и предстать перед ними всеми: надменной Анной и королем, у которого оказалась такая короткая память. И перед Стаффом. Она изо всех сил прикусила губу, чтобы удержать поток слез, который смыл бы только что нанесенный макияж. Несомненно, Стафф будет там, и с ним об руку очередная воздыхательница.
Ее глазам предстала не эта крошечная комнатка, а зал скромной усадьбы в Плэши, с крепкими потолочными балками, всего через месяц после того, как они бежали от монаршего гнева. Стафф приехал в Нортгемптон навестить их, и Марии пришлось потрудиться, чтобы держать себя в руках, — такую бурную радость она испытала, снова находясь рядом с ним. Он поужинал с хозяевами, сидя близко от нее, по другую сторону узкого стола; пересказал последние дворцовые новости: гордый король уложил в постель одну за другой трех придворных дам. Потом им вновь овладело беспокойство, и он поскакал охотиться в Элтгем. Но они-то отлично знали: от Элтгема можно за одно утро доскакать до Гевера. Возобновились его ухаживания за очередной Буллен, однако Анна, вопреки советам отца, твердо стояла на своем.
Для Марии, впрочем, главным событием того далекого солнечного дня, когда Вильям Стаффорд приехал в Плэши, были не новости об Анне и короле. Главными были его ироническая усмешка и запах кожаного камзола, который Мария улавливала, наливая ему вино.
Вилл же был начеку, и во второй приезд Стаффа его провести не удалось. На этот раз на ее лице и в глазах он прочитал любовь к Стаффу. Со Стаффом он держался холодно, Марию же откровенно третировал. Кто знает, что бы он с ней сделал, если бы Стафф не удерживал ради него должность в его отсутствие и если бы Вилл не знал: Стафф не настолько честолюбив, чтобы продвинуться самому, используя выгодный момент. Оттого-то все месяцы, пока Мария жила в Плэши с недовольным мужем и подрастающей дочерью, она внимательно следила за своим лицом и прятала поглубже в сердце свою мучительную любовь.
После того случая Вилл перестал спать с ней. Он перебрался в другую опочивальню — дальше по извилистому узкому коридору, напротив комнаты малышки Кэтрин, — и там распалял себя горькими думами о крушении надежд на возвышение рода Кэри. Он винил Марию в том, что она не сумела удержать внимание короля. Однажды он на целых три недели уехал гостить к своей сестре, в монастырь. Стафф, однако, больше их не навещал, а у Марии не было возможности послать ему весточку. Не знала она и того, сколько времени проведет муж вдали от дома, у единственной женщины, которую он любил и которой по-настоящему доверял.
Так дни без Стаффа, без вестей от двора тянулись, слагаясь в недели и месяцы, и взлелеянная ею любовь стала уступать место сомнениям, разочарованию и даже гневу — много времени спустя после того, как возвратился Вилл, как пролетела весна, а за ней и лето. Они ждали вестей от отца — когда же им позволят воротиться. По ночам, лежа одна в постели, Мария мучилась тем, что Стафф ее покинул. Она в мыслях видела, как он целует Мод Дженнингс среди роз в Гемптоне, как он предается любви с черноволосой Фицджеральд, как он смеется с другими… и любит тех, других.
— Мария, ты меня слышишь? Ты готова уже? Твоя сестра прислала сказать, чтобы мы по пути на празднество зашли в ее покои. Думаю, это правильно: там твой отец, он, должно быть, скажет, дадут ли нам другие покои и что с моей должностью. Мне хотелось бы это выяснить до того, как я увижусь с Его величеством. Сегодня я нигде не встречал твоего милого дружка Стаффорда, но он меня заверил, что должность остается за мной — когда я… ладно, когда мы вернулись сюда.
В голосе Вилла звучали обычные злые нотки, но Мария давно уже перестала пугаться его ледяных взглядов и его безразличия к ней.
— Да, Вилл, я вполне готова.
— Что бы ни произошло между нами, Мария, я рад видеть, что ты выглядишь по-прежнему чудесно. Немного бледная, усталая, но твое прекрасное лицо и великолепная фигура тебя не подводят. А знаешь, твоя премудрая младшая сестрица может огорчиться, что ты ее так явно затмеваешь, и добиться новой ссылки.
— Меня это ничуть не страшит, Вилл. Говорят, она получила от него великолепные дары, самые роскошные покои в крыле королевы, в Гевер он пишет ей каждый день, и к ее услугам сердце Тюдора, которое она может попирать ногами, если ей вздумается.
Мария прошелестела своим небесно-голубым платьем мимо супруга и сама отворила дверь их комнаты. Даже арка, ведшая в главный коридор, была здесь очень узкой, и Мария прошла через нее с большой осторожностью, придерживая обеими руками свои пышные юбки с многочисленными шелковыми бантами и прорезями. Платье было сшито по прошлогодней моде, с низким квадратным вырезом и тугим корсажем, сжимающим талию, однако Мария Тюдор заверила ее, что оно еще не совсем вышло из моды и его вполне прилично надеть. Голубые шелковые туфельки были слегка потерты — из-за лихих гальярд, которые она отплясывала давным-давно в Уайтхолле. Туфелькам выпадало нелегкое испытание, когда она всю ночь напролет танцевала с королем, но Мария подумала, что никто не обратит внимания на ее туфельки сейчас, когда она в толпе будет танцевать с Виллом.
Вилл провел ее по многочисленным извилистым коридорам Гринвича в крыло, отведенное королеве и ее свите, а там — к просторным апартаментам Анны. Первой, кого увидела Мария, когда перед ними распахнулись расписные двери, была Джейн Рочфорд, хлопотавшая над Анной и старательно расчесывавшая золотым гребнем ее черные локоны. Анна, смотревшая в великолепное зеркало, увидела в нем отражение Марии.
— Мария, дорогуша! — Лицо Анны оживилось, в глазах зажглись искорки. — Вот теперь это праздник! Мне сказали, утром ты видела матушку. Теперь мы здесь все вместе. А какой замечательный нынче будет праздник! Я буду дамой Владыки буянов
[107], а тебе-то известно, кто всегда выбирает себе эту роль!