— Остановить движение! — крикнул кто-то. — Освободить проход колонне!
Они опоздали!.. Что теперь делать?
Часовой смотрел направо, откуда должны были появиться машины.
— Надо спрятаться, не то нас задержат, — шепнул Петрусь, подталкивая Лизу к каким-то тюкам, завешанным брезентом. И как только они свернули, старик вдруг встал на четвереньки и заполз за брезент. Лиза и Петрусь ошеломленно смотрели, как проворно он ползет. Откуда только силы взялись?!
— Уходите, — послышался его голос. — Уходите отсюда. С моста. Ну, быстро. А то прицепится часовой — не отвяжется. Еще и арестует, и оружие у тебя отберет. Уходите, быстро!
— Да уже поздно, — с тоской пробормотала Лиза. — Теперь лучше здесь отсиживаться.
— Уходите, кому сказано?! — с ненавистью выкрикнул старик.
— Тише, отец Игнатий, тут же часовой рядом, — прошипел шепотом Петрусь, но было поздно — часовой оказался уже около них, выставил автомат.
— Руки вверх! Эй ты, — это относилось к Петру, — сдай оружие! Быстро отдавай! Кто вы такие? Ваши документы?
Петрусь сунул было руку за пазуху, но часовой навел на него автомат и заставил опустить руку:
— Нет. Стой! Пускай с вами разберется лейтенант! Пошли в будку, ну!
Он пинками вытолкал из-под брезента отца Игнатия. Лиза и Петрусь стояли с поднятыми руками. Лиза пыталась понять, что происходит, хотя и так все было вполне очевидно, что тут понимать-то… но не могла. Ни единой мысли не было в голове, только клубилась тьма отчаяния.
Они вышли из-за брезента. Несколько солдат с автоматами бросились к ним.
Старик снова упал. Часовой требовал встать, отец Игнатий бормотал, что у него припадок… Подбежали двое солдат, пытались его поднять, он не давался, уворачивался с каким-то молодецким проворством. И лицо его вдруг словно бы помолодело.
Мост задрожал — это первые машины пошли по нему.
— Лежать! Застрелю! — кричал часовой. Отец Игнатий, словно нарочно, словно вызывая его на этот выстрел, то ложился, то вскакивал.
«Он сошел с ума», — тупо подумала Лиза, крепко прижав руки к груди и чувствуя, как врезался в нее медальон.
— Идите к перилам! — закричал подбежавший солдат, сильно толкнув ее автоматом.
Петрусь бросился было на помощь, но его не подпустили:
— К перилам! Пошел!
«Нас убьют там, — внезапно поняла Лиза. — Пристрелят и сбросят в воду!»
В эту минуту отец Игнатий вскочил и кинулся прочь от перил. Машины приостановились одна за другой: наверное, при выезде образовался затор.
Часовой вскинул автомат, но снова опустил его. Лицо у него было испуганное, но он почему-то не стрелял в отца Игнатия, и Лиза наконец поняла почему: да ведь мимо шли машины с боеприпасами! А попади пуля в грузовик, в его мотор?! Да ведь мост взлетит на воздух! И еще в мгновенном прозрении она поняла, что отец Игнатий именно и старается сделать так, чтобы охранники потеряли головы, чтобы открыли по нему стрельбу. Но наперерез уже бежал офицер, крича:
— Не стрелять!
Голос его таял в реве моторов, но охранники опускали автоматы.
Отец Игнатий обернулся. Кажется, он понял, что стрелять в него не будут. Лицо его выражало покорность судьбе, было отрешенным.
И вдруг он рванул на груди свое старое, тяжелое пальто.
— Господи, прими душу мою грешную! Господи, прости! — выкрикнул он тонким голосом, и Лиза увидела странную связку тяжелых предметов на его груди. Это были гранаты… отец Игнатий схватил одну из них…
Лиза обернулась к Петрусю, но в это время полыхнуло за спиной, и она ничего не успела увидеть, только его глаза, которые так напоминали глаза ангела смерти.
Нижний Новгород, наши дни
Надо отдать должное Эдику — он и в самом деле был востер, и реакция у него оказалась отменная, как у фехтовальщика.
— Рая! — заорал он как безумный и, выскочив из-за стола, перехватил Алёну, рванувшуюся было к пистолету — подобрать. Впрочем, она тут же одумалась и остановилась, так что Эдик напрасно старался и стискивал ее в объятиях.
Рая, которая, само собой, подслушивала под дверью, влетела в кабинет — да так и ахнула, уставившись на пол.
— Пистолет выпал из ее сумки! — крикнул Эдик. — Зови свидетелей! Скорей! Кого угодно!
Рая снова выскочила за дверь. Слышен был ее топот по коридору.
Черт побери… Проклятая «беретта»… Алёна начисто о ней забыла. Начисто забыла, что собиралась еще вчера выбросить ее в мусорный ящик, да так и оставила в сумке. Вот и дооставлялась!
И что теперь делать? Да ничего.
— Не держите меня так крепко, — брезгливо сказала Алёна, передергивая плечами. — Я и без того верю, что вы роковой мужчина. Тише, я не собираюсь спасаться бегством. И пистолет не собираюсь поднимать, что я, сумасшедшая, что ли, чтобы его в моей сумке нашли? А так — на полу лежит, ну и лежит… Я не я и бородавка не моя! — И она неуместно хихикнула, вспомнив Марину и Тома Сойера.
— Какая бородавка? — оторопело спросил Эдик, разжимая руки, но Алёна не удостоила его ответом.
— Вы сейчас меня шантажировать станете? — спросила она безразлично. — Мол, если я не отступлюсь от этой истории, вы перемажете меня всей грязью бытового мира? А если отступлюсь, то отпустите меня восвояси? Да? И еще, конечно, потребуете, чтобы я взялась убедить журналистку из «Карьериста», чтобы она не писала больше ничего об этом музее и предоставила событиям развиваться их чередом? Однако в таком случае вы совершенно напрасно подняли шум. Такие вещи надо решать тет-а-тет, визави, а не при свидетелях. Теперь Раю уже не остановить, теперь сбежится народ, и вы, само собой, хотите или не хотите, должны будете поднять шум насчет пистолета и таким образом утратите средство мною управлять и меня остановить.
— А если бы не было шума? — с надеждой спросил Эдик. — Мне бы удалось вас остановить?
Алёна подумала — и покачала головой.
— Наверное, надо было вам сразу деньги предложить, — с тоской проговорил Эдик. — Приличную сумму! Тысяч, скажем, десять евро — это вам как?
— Нормально, — искренне сказала Алёна. — Хорошая сумма. Но деньги — это еще не всё.
— А пятнадцать? — с надеждой спросил Эдик.
Более безденежной детективщицы, чем наша героиня, не рождала земля русская, однако она покачала головой:
— Я же говорю, дело не в деньгах.
— Вы ради какого-то бывшего фашиста… — прошипел Эдик. — Вы готовы сотрудничать с тем, кто когда-то сам воевал против наших!