Бесконечные дни - читать онлайн книгу. Автор: Себастьян Барри cтр.№ 17

Так что же такое эта печаль, эта тяжесть печали? Она давит на нас. Пушка готова, заряд забит. Артиллерист – Хьюберт Лонгфилд из Огайо. Половина длинного худого лица у него синяя от давнего несчастного случая при стрельбе. Пушки взрываются когда хотят, заранее не предскажешь. Он обихаживает пушку, словно танцуя странный старинный танец. Он взводит, заталкивает, открывает и наводит. Он стоит наготове со шнуром в руках, испещренных синим. Теперь он ждет приказа, теперь он жаждет его. Еще два артиллериста наготове, чтобы подносить боеприпасы. Все взгляды солдат обращены на пушку – длинный тонкий полумесяц людей. Уже, должно быть, шесть утра, и все дети в лагере проснулись, и все скво подвесили котелки на огонь. Мы видим – четко, словно бумажные силуэты, – две бизоньи шкуры, черные и жесткие, распяленные на деревянных рамах. Одному Богу известно, где добыли этих бизонов, – должно быть, охотничья партия ушла очень далеко от деревни. А теперь эти шкуры сушатся со скоростью сушащихся шкур, то есть медленней, чем течет маленькая струйка времени. Вигвамы изукрашены, в них нет той нищеты, которой режут глаза вигвамы к востоку отсюда. Жизнь этих мест еще не тронута нами. Мужчины не откажутся от виски, если вдруг оно им попадется, но все выпьют в один присест. Индеец сиу пролежит день пьяным, но наутро снова готов совершать подвиги, что твой Гектор у Гомера. Индейцы, что перед нами, подписали договор с полковником, но как только жалкие статьи договора оказались забыты, люди вернулись к привычной жизни. Если бы они ждали правительственных припасов, то вымерли бы с голоду.

Сержант шепчет приказ, как признание в любви, Хьюберт Лонгфилд дергает за шнур, и пушка взрёвывает. Она ревет, как сто львов в маленькой комнате. Мы бы с радостью заткнули уши, но наши мушкеты заряжены и нацелены на линию вигвамов. Мы ждем, пока выжившие побегут, как крысы. Проходит время – примерно столько, сколько прошло от Сотворения мира, – и я слышу свист снаряда, сверлящий, пронизывающий звук, а потом доносится привычное бум-бум, и снаряд дергает небеса за брюхо и творит вокруг себя хаос, борта вигвамов содраны, как лица, другие вигвамы опрокинуты яростным ветром взрыва, и мы видим людей в разнообразных позах удивления и ужаса. Немедленно воцаряется убийство и смерть. Вигвамов здесь около тридцати, и единственный снаряд сделал огромную черную раковую язву в середине. Скво собирают в кучки разноразмерных детей и дико озираются, словно не зная, в какой стороне спасение. Сержант опять командует – теперь в полный голос, поскольку о нашем визите уже объявлено, – мы разом стреляем из мушкетов, и пули злобно вгрызаются в дерево, шкуры и плоть. Штук десять скво сразу падают, а дети цепляются за них или пытаются бежать. Человек двадцать воинов уже несутся с ружьями, но Хьюберт снова готов стрелять и стреляет. Длинный сегмент лагеря уже оторван, как отрывают кусок картины. Наши пули, похоже, устали и ослабли – мы, кажется, ранили вдвое больше индейцев, чем убили. Многие бродят по лагерю, шатаясь, зажимая раны руками и крича, – но воины, видно, поняли, что к чему, и пытаются увести скво и детей через задворки деревни. Огонь, огонь, кричит сержант, и мы как сумасшедшие перезаряжаем и стреляем. Порох, пуля, шомпол, капсюль, курок, огонь. Порох, пуля, шомпол, капсюль, курок, огонь. Снова и снова и снова и снова Смерть без устали трудится над деревней, собирая души. Мы работаем, все в мыле и в странной скорби, но мы охвачены жаждой мести, яростной, солдаты, нацеленные на прекращение жизни, полное уничтожение. Ничто меньшее не утолит нашу жажду. На горячем летнем ветру мы дописываем конец к истории наших убитых товарищей. Мы стреляем и смеемся. Стреляем и кричим. Стреляем и рыдаем. Прыгай, Хьюберт, тяни за шнур. Навостри слух, Боэций, отведи лошадей назад. Поднимай мушкет, Джон Коул, стреляй и снова стреляй. Строй солдат в синем, ходи веселей, ибо Смерть – переменчивый союзник.

Сержант велит примкнуть штыки, и мы бежим вперед, чтобы проткнуть всех, кого минули пуля и снаряд. Может, воины и сопротивлялись, но мы этого даже не заметили. Нас переполняет сила мести, и мы, похоже, неуязвимы для пуль. Наши страхи сгорели в горниле битвы, и осталась лишь убийственная храбрость. Мы как небесные дети, что совершают налет на яблоки в саду Господа, – бесстрашны, бесстрашны, бесстрашны.

Наша скорбь вздымается спиралью к небу. Наше мужество вздымается спиралью к небу. Наш позор запутался в скорби и мужестве, словно они – колючие плети шиповника.

Мужчины сиу спрятались, присев за какой-то преградой, но, когда мы входим в деревню, они без колебаний встают и с голой грудью бросаются на нас. У каждого из нас мушкет заряжен, и этот заряд надо приберечь, чтобы бить наверняка, если вообще возможно стрелять наверняка в такой битве-неразберихе. Краем глаза я вижу, как Калеб Бут падает под огнем индейцев. Они вытаскивают из-за пояса ножи и вопят в бешеном радостном отчаянии, зажигающем в сердце безумный огонь. Мы не любовники, что спешат слиться в объятии, но все равно я чувствую, что мы неразрывно и пугающе связаны, будто храбрость жаждет соединиться с храбростью. Ничего другого я не могу сказать. На свете нет воинов бесстрашней сиу. Они отвели женщин и детей в укрытие и теперь, в последний отчаянный момент, желают рискнуть всем, чтобы защитить их. Но снаряды принесли в лагерь ужасное разрушение. Теперь я отчетливо вижу переломанные тела, кровь, ужасную мясницкую лавку, бойню, что натворили эти расцветающие металлические лепестки. Молодые девушки распростерлись кругом, как жертвы смертельного танца. Мы словно взяли живые ходики деревни и остановили их. Стрелки встали, времени больше не будет. Воины налетают на нас, как образцовые демоны, но великолепные, в этом им не откажешь, и живо идут на приступ. У нас в сердцах скопилось столько крови, что они тоже вот-вот взорвутся. Теперь мы боремся, падаем, встаем, нас тридцать против шестерых или семерых – всех, кого пощадили наши бомбы и снаряды. Это яростные воины, и в животе у них горечь от бесполезных договоров. Даже среди вспышек и искр битвы я вижу, как они истощены – бронзовые тела костлявы, с длинными мускулами. Мы всех их убиваем просто численным перевесом. Теперь остались только скво и те, кто с ними в укрытии. Сержант, пыхтя, как запаленная лошадь, приостанавливает суматоху смерти и велит двум солдатам идти в овраг и пригнать оттуда женщин. Что он собирается с ними делать, мы не знаем, потому что как раз в это время женщины вырываются из своего травяного укрытия и бросаются на ошарашенных солдат с пронзительными воплями и такими же острыми ножами, и нас охватывает вихрь колотых ран. Другие солдаты подбегают и убивают этих женщин. Теперь мертвы четверо или пятеро наших и все индейцы. Мы осторожно подходим к краю оврага. Заглядываем вниз, в крутые каменные глубины, и видим там, в гнезде, человек тринадцать детей, они смотрят вверх, словно молятся, чтобы ихние родители вернулись за ними. Но этому уже не бывать.

Теперь у сержанта дым идет из ушей – разведчики-кроу сказали, что Поймал-Коня-Первым не найден среди мертвых. Судя по всему, мы перебили его семью, в том числе двух жен. И похоже, единственного сына. Сержант явно доволен, но Джон Коул шепчет мне, что, может, тут и нечему радоваться. Сержант не всегда все досконально понимает, говорит он, но только мне на ухо. Сержант хочет побросать детей в овраг, но Лайдж Маган и Джон Коул предлагают лучше угнать их с собой. Отвести в форт и там воспитывать. Их можно учить в школе, говорят Лайдж и Джон Коул. Я знаю, без тени сомнения, что они вспомнили про майора и миссис Нил. Все, что сегодня произошло, было сделано без согласия майора, а прибытие миссис Нил заставило каждого солдата кое о чем задуматься. Я просто рассказываю, как все было. Сержант может убивать воинов сколько его душе угодно, но вот за скво ему уже придется давать ответ. Чертыхайся сколько хочешь, но это правда. Эти проклятые идиоты с востока ни шиша не понимают, черт бы их побрал, говорит он. Но мы все молчим и ждем приказа. Старлинг Карлтон не говорит ни слова. Он стоит на коленях, закрыв глаза, на краю оврага. Ссохшееся лицо сержанта явно сердито, но он велит нам согнать детей. Мы так устали, что не понимаем, как теперь возвращаться в форт. Мы не потеряли ни капли крови, но кажется, что она вся медленно вытекает из нас и впитывается в землю. Нам предстоит похоронить немногочисленных убитых солдат. Двух человек из Миссури. Молодого парня из Массачусетса, он был погонщиком мулов – подмастерьем при Боэции Дильварде. И Калеба Бута. Сержант берет себя в руки, откладывает всю свою злость в долгий ящик и произносит короткую ободряющую речь. Вот поэтому мы до сих пор повинуемся сержанту. Каждый раз, когда кажется, что он уже окончательно сверзился в ад, он показывает, что на самом деле он человек не из худших.