— Против овец, — вновь пошутил я.
Джек засмеялся опять. Ему явно нравилось, как я шучу. А может, его забавляли не мои остроты, а я сам или моя смешная старая шляпа. Стоило Фогарти эту шляпу увидеть, как он меня сразу узнал. В том месте, где я за нее брался, спереди, на тулье и на полях, она совершенно выцвела, поля по краям загнулись, а черная лента кое-где отстала и перекрутилась. Тем не менее это была моя любимая шляпа. Люди не понимают, что для некоторых старое, привычное так же ценно, как новое. Когда Алиса, спустившись по ступенькам, подошла ко мне и задала традиционный вопрос: «Вы завтракали?» — я приподнял в знак приветствия шляпу и ответил:
— Не то слово. Меня угощали католической яичницей и ирландским беконом часа три назад, на торжественном завтраке в честь первого причастия.
— Мы тоже только что вернулись из церкви, — сказала Алиса.
— Да ну? — Впрочем, я не сказал «Да ну?». Я повторил свою речь о бандитизме как о самом опасном враге нации. Джек слушал без тени улыбки, и я про себя подумал: «Господи, неужели и этому тоже отказало чувство юмора?»
— Я тебя понимаю, — сказал он наконец. — От этого врага погибли мои лучшие друзья… — И тут он улыбнулся едва заметной улыбкой, которую можно назвать кривой, или проницательной, или ядовитой, а то и зловещей. Я, во всяком случае, расценил ее именно так, а потому рассмеялся своим коронным адвокатским смехом. Смехом, который все газеты Олбани окрестили «громогласным» и «заразительным» и благодаря которому фраза, брошенная Джеком, воспринималась шуткой года.
Джек встал и потянулся — электрическая дуга, молния, взметнувшаяся над верандой. Тут только я понял, что в этом человеке течет какая-то другая, не такая, как у меня, кровь. Разворот плеч, рисунок рта, цепкие пальцы — все в нем жило какой-то особой жизнью. Ударяя вас, похлопывая по щеке или по плечу, тыкая в шутку кулаком в бок, он, чтобы предотвратить взрыв, словно бы освобождался от электричества, передавал его вам, заряжал вас собой — хотели вы того или нет. Чувствовалось, что внутри у него что-то происходит, какое-то внутреннее горение, и огонь этот вот-вот перекинется на вас, вспыхнет и в вашей собственной душе.
Мне это нравилось.
Все лучше, чем сидеть в библиотеке или играть в карты.
Я поднялся по ступенькам и, обменявшись рукопожатиями с Бьондо, сказал ему, что счастлив встретиться снова. Он ответил мне кивком головы и подрагиваньем ноздрей (каждая подрагивала на свой лад), что я расценил как особое расположение. Джимми похож был на гигантскую личинку, на отвратительную жабу с пудовыми веками и необычайно подвижным носом, который жил совершенно самостоятельной жизнью. Его фигура представляла собой сферическую поверхность; что было внутри, неизвестно; очень возможно, что под чесучовой спортивной рубашкой цвета свежей лососины скрывались не кожа и кости, а дешевый фарш, козлиные уши и свиные пятачки. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы сказать: «Это убийца», но убийцей Джимми не был. Он был рангом повыше.
— Как там твой дружок Джо Виньола? — спросил он и засмеялся кладбищенским смехом, заухал, точно филин: «Ух-ух-ух».
— Дело идет на поправку, — солгал я. (Джо был совершенно не в себе.) Доставлять удовольствие Джимми Бьондо я был не обязан.
— Козел, — буркнул Джимми. — Козел, козел, козел.
— Он никому не причинил зла, — сказал я.
— Козел, — повторил Джимми, покачав головой и издав звук, похожий на вой сирены. — Козел со скрипкой. — И он визгливо захохотал.
— Мне так жалко его семью, — сказала Алиса.
— Свою пожалей, — сказал Джек. — Этот сукин сын на нас на всех стучал.
— Кого хочу, того и жалею, — с затаенной злостью сказала Алиса, что для меня явилось полнейшей неожиданностью. И это говорит жена Джека-Брильянта? С другой стороны, не возьмет же он в жены овцу? Я-то думал, что он подчинит себе любую женщину, с которой пожелает жить вместе. Разве мы не знаем по кино, что одной увесистой оплеухи достаточно, чтобы женщина поняла, «кто здесь хозяин»? «Враг народа», фильм Кэгни
[11] со знаменитой семейной сценой, объявили в газетах Олбани «картиной из жизни Джека-Брильянта». Если верить анонсам, в фильме описывались его последние проделки: «Об этом вы прочли вчера на первой странице нашей газеты. В фильме — подробности», и т. д. Но, как и все, что «имело отношение к Джеку в кино», этот фильм не имел к Джеку никакого отношения.
Когда тема Джо Виньолы была исчерпана, Джимми несколько раз хмыкнул («Ух-ух-ух»), встал и объявил, что ему пора. Фогарти должен был доставить его на другой берег Гудзона, где он сядет в поезд до Манхаттана. О чем они говорили с Джеком, сидя воскресным утром на веранде, мне, естественно, не докладывали, а сам я не допытывался. Много позже я узнал, что они были в каком-то смысле партнерами.
После отъезда Джимми мы разговорились, и Алиса сказала, что утром была с Джеком на мессе в церкви Сердца Христова в Кейро, куда она — а иногда и он — ездила по воскресеньям, что Джек дал деньги на новый орган и однажды летом привез туда Техасца Гинана на благотворительный обед на свежем воздухе и что он собирается привезти Эла Джолсона, и т. д. Словом, я узнал для себя немало нового.
В это время к веранде, на которой мы сидели, подошел старый негр.
— Машина готова, масса Джек, — сказал он.
Машина?! Какая еще машина? И сколько их у него? Значит, он хотел продемонстрировать мне какую-то машину?
— Хорошо, Джесс, — сказал Джек, — сейчас идем. А ты пока принеси нам сюда на веранду две бутылки виски и две шампанского.
Джесси кивнул и медленно пошел прочь. Седой, сутулый, он выглядел стариком, на самом же деле ему было не больше пятидесяти. Родом он был из Джорджии, где проработал всю жизнь — сначала в поле, а потом на конюшне. С Джеком его познакомил в двадцать девятом году коннозаводчик из Джорджии, который привез Джесси с собой в Черчилл-Даунз, где использовал в качестве конюха. Оказалось, что в Джорджии Джесси гнал самогон, и Джек тут же предложил ему сотню в неделю с последующим повышением зарплаты в восемь раз, если тот, с двумя сыновьями-подростками и без жены, поедет с ним на север и будет работать водопроводчиком на перегонном кубе для производства яблочной водки; дистиллятор являлся совместной собственностью Джека и Бьондо и с тех пор бесперебойно работал день и ночь в глухом лесу, в четверти мили от того кресла-качалки, в котором я сейчас мирно покачивался.
Итак, старик отправился за виски и шампанским, а я попытался угадать, какое развлечение меня ожидает. Но тут Алиса посмотрела на Джека, Джек — на меня, а я — на них обоих, раздумывая, что бы эти молчаливые взгляды могли значить. И тогда Джек задал мне сакраментальный вопрос:
— Ты когда-нибудь из пулемета стрелял, Маркус?
Мы направились к покосившемуся амбару, в котором, как выяснилось, был оборудован превосходный винный склад; имелись здесь и холодильные установки для пива, и обшитое сучковатой сосной хранилище для вина и шампанского, и просторная крытая стоянка, где без труда размещались три грузовика, — при этом напрочь отсутствовали сено, мухи, амбарный запах, а также коровьи и куриные экскременты.