Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 302

Все это сопровождалось невиданным ростом благосостояния народа, символом уверенности которого в светлом будущем стало проведение под патронажем самой королевы и руководством ее супруга в 1851 году Всемирной товарной выставки в Лондоне. При всей склонности британцев к надменности, которую они проявляли в десятилетия середины правления королевы Виктории, следует признать, что гордиться собой они имели все основания. Их государственные атрибуты и экономика в то время выглядели крепкими и здоровыми, как никогда раньше.

Далеко не всех успехи британцев радовали безоговорочно. Кто-то сетовал по поводу утраты экономической привилегии; на самом деле в Соединенном Королевстве по-прежнему наблюдались большие крайности в богатстве и нищете, впрочем, как в любой другой европейской стране. Разве что наблюдалось побольше оснований для страха перед ползучей централизацией. Парламентский законодательный суверенитет послужил тому, что бюрократия все больше захватывала области, недоступные на деле для вмешательства чиновников. Англии в XIX веке было еще очень далеко до сосредоточения власти в ее государственном аппарате в той степени, которая в наше время считается обычным делом во всех странах Европы. Все-таки кое-кого в народе волновала перспектива того, что она пойдет путем Франции. А судьбу этой страны с высокой централизацией государственного управления приводили в качестве достаточного объяснения неспособности достижения свободы, сопровождавшей французский успех в установлении равенства. В нейтрализации такой тенденции решающую роль сыграли викторианские реформы местного самоуправления, очередь некоторых из которых пришла только в последние два десятилетия XIX века, зато они продвинули всю государственную машину дальше к демократии.

Кое-кто из иностранцев даже не сдерживал восхищения. Практически всех их удивляло, как, несмотря на ужасные условия английских фабричных городов, властям Соединенного Королевства неким образом удалось преодолеть опасные пороги массовых волнений, оказавшиеся фатальными для упорядоченного правительства в других государствах. Британцы сознательно предприняли мощную реконструкцию своих ведомств в то время, когда повсеместно повылезали на свет опасности революции, и прошли свой путь невредимыми, зато укрепив свою мощь и увеличив богатство, причем в политике их государства еще заметнее просматриваются принципы либерализма. Британские государственные деятели и историки торжествовали в подтверждении того, что сущность жизни нации заключалась в свободе, сформулированной в крылатой фразе: «расширяя от прецедента к прецеденту». Англичане явно всей душой верили в эту формулу, хотя общим принципом она не служила. Их страна не обладала преимуществом в виде географической удаленности и практической безграничности территории, доставшим Соединенным Штатам. Но даже народам тех же Соединенных Штатов ради обуздания революции пришлось вести одну из самых кровопролитных войн в истории человечества. Как же тогда народу Великобритании удалось сделать все это?

Так звучал наводящий вопрос, хотя историки все еще иногда его задают, не думая о последствиях его применения в том смысле, что существуют определенные ситуации, обусловливающие революцию, и что британское общество явно их создавало. Однако всех этих предположений может и не потребоваться. В этом стремительно меняющемся обществе потенциальной угрозы революции может не возникнуть вообще. Многие коренные изменения, которые Французская революция в конечном счете принесла в Европу, уже происходили в Великобритании на протяжении многих веков. Фундаментальные атрибуты государства, какими бы ржавыми или приукрашенными они ни выглядели со своими неуместными историческими наростами, могли обещать большие возможности. Даже в дореформенные дни палата общин и палата лордов выглядели вполне доступными для посторонних людей ведомствами, а не закрытыми корпоративными учреждениями многих европейских государств. Еще до 1832 года они доказали свою пригодность с точки зрения обеспечения новых потребностей, пусть даже медленно и с опозданием; первый Фабричный закон (по общему признанию далекий от совершенства) оперативно приняли в 1801 году. Когда прошел 1832 год, появились надежные основания считать, что при достаточном нажиме депутатов парламента можно принудить к любым реформам, какие только потребуются. Никаких юридических ограничений его полномочий на такие решения не существовало. Даже угнетенной и разозленной части британского населения эти истины известны. В 1830-х и 1840-х годах (на которые пришлись особенно трудные для бедноты времена) зафиксировано немало вспышек отчаянного насилия и известно множество имен революционеров, но поразительным представляется то, что самое массовое народное движение той эпохи, собравшее в себе самый широкий спектр протеста, назвали чартизмом. И его участники требовали Народной хартии, считавшейся их программой мер, когда парламент следовало сориентировать на народные требования, а не распустить вовсе.

Но все-таки трудно себе представить созыв парламента ради обеспечения реформы, если только не назреют прочие необходимые для нее факторы. Здесь потрудитесь обратить свое внимание на то, что великие реформы викторианской Англии касались интересов среднего сословия, а также массы бедноты. К исключениям можно отнести фабричное законодательство. Английский средний класс впервые выдвинул требование на свою долю в политической власти задолго до того, как это сделал средний класс континентальной Европы, и поэтому у него появилась возможность на использование своей доли власти в интересах перемен; его не посетил соблазн прибегнуть к революции как средству отчаянных мужчин, лишенных прочих путей к достижению своих целей. При этом сами английские массы тоже выглядят совсем не носителями великих революционных устремлений. Во всяком случае, их отказ от действий революционным способом вызвал большие сожаления у историков левого толка более поздних поколений. Много споров разгорелось по поводу того, не слишком ли тяжкая доля им досталась, или доля эта оказалась недостаточно тяжкой, а то и просто слишком большая разница существовала между различными отрядами рабочего класса Британии. Но все-таки следует упомянуть, что в этой стране долгое время нормой считалось социальное различие между высшими и низшими сословиями, удивлявшее иностранцев, особенно американцев.

Более того, в Британии существовали организации рабочего класса, активисты которых предлагали альтернативу революции. Они часто придерживались «викторианских» взглядов со своим похвальным акцентом на круговую поруку, предусмотрительность, благоразумие и трезвость. Из элементов, составлявших великое английское лейбористское движение, только одна политическая партия, что носит это имя, еще не существовала до 1840 года; остальные созрели к 1860-м годам. Общества взаимопомощи, например, на случай беды, совместные ассоциации и, прежде всего, профсоюзы предоставляли эффективные каналы для личного участия тружеников в улучшении жизни рабочего класса. Эта ранняя зрелость общественных организаций должна была лежать в основе парадокса английского социализма – его более поздняя зависимость от очень консервативного и далекого от революции профсоюзного движения, долгое время считавшегося самым массовым в мире.

Как только миновали 1840-е годы, тогдашние экономические тенденции могли поспособствовать сокращению числа недовольных жизнью британцев. Во всяком случае, так часто говорили вожаки рабочего класса, причем с большим сожалением; они считали, что улучшение условий бытия труженика, по крайней мере, снижает революционную опасность в Англии. Когда в 1850-х годах началось оживление мировой экономики, настало благоприятное время и для промышленных городов страны, числившихся мировым цехом, а также для их торговцев, банкиров и страховых агентств. По мере роста занятости и заработной платы поддержка, которой пользовались сторонники чартизма, стала слабеть, а скоро от нее остались только одни воспоминания.