Ирландское сердце - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Пэт Келли cтр.№ 38

Стоило мне увидеть готический фасад, пройти мимо массивной резной деревянной двери или услышать церковные колокола, как болезненное раскаяние ловило меня в свои сети. Я вела себя дурно, и для этого не было других определений. Напропалую занималась прелюбодеянием, одновременно строя из себя добродетельную даму и каждое воскресенье отправляясь на причастие. Лицемерка. «Веди себя правильно, Нони», – таковы были предсмертные слова мамы. А я этого не делала. И даже Париж не мог исцелить меня от угрызений совести и раскаяния. Ну ладно. В церкви я ходить не буду. Буду держаться Жанны д’Арк. Она поймет.

Весна, 1912

Было приятно наблюдать, как бригады работников высаживают цветы в Тюильри, как распускают свои листья каштаны. В первую зиму я не часто ужинала в «Л’Импассе». Аккуратно обращалась с деньгами. Но церкви и святых по-прежнему избегала. Здорово, что каждая вторая улица или бульвар здесь носили имя какого-нибудь очередного святого. Правда, теперь я была довольно занята.

Вернулись американские клиентки мадам Симон, весной Париж буквально притягивал их. За мои услуги они платили пять франков, из которых я получала четыре. Однако частенько они добавляли к этому щедрые чаевые, обычно в долларах, и мой банк обменивал их для меня. Я покупала на улице блинчики crepes и питалась в «Л’Импассе». Было совсем несложно показывать дамам Париж, который они хотели увидеть: Лувр, площадь Согласия, Триумфальную арку и, разумеется, Эйфелеву башню. Именно об этих местах их будут расспрашивать дома.

Потом был чай в отеле «Ритц» или бокал шампанского в ресторане «Фуке» – все это включал тур.

Кроме того, я продолжала копировать для мадам ее «вдохновения». Но впервые сидя в задних рядах на показе мод Чарльза Уорта, я нервничала. Вскоре заметила людей, которые открыто делали наброски вечерних платьев. Это были представители прессы. И я тоже достала свой блокнот.

– «Ле Чикаго Трибьюн», – заявила я привратнику, стоявшему у меня за спиной.

Никто не обратил на меня внимания. Еще двенадцать франков в банк.

Тем майским утром я была счастлива. О возвращении домой даже не думалось. Чикаго казался очень и очень далеким.

В студию приехала добропорядочная домохозяйка со Среднего Запада, Корнелия Уилсон из Саут-Бенда, штат Индиана. Она была в полном восторге от себя и своей новой шляпки, купленной за углом, на улице Камбон, у женщины по имени Габриэль Шанель.

Мадам Симон лишь усмехнулась.

На шляпке не было цветов и фруктов, обычно украшающих головные уборы фешенебельных парижских дам, но мне нравились ее лаконичная форма и единственное белое перо.

– А еще, – сказала Корнелия Уилсон, – мисс Шанель утверждает, что собирается продавать платья. Я видела один образчик – такие странные цвета, серый и черный, и сшито из какого-то мягкого материала.

– Это джерси, – заметила мадам Симон в мою сторону. – Я знаю все об экспериментах мадам Шанель. Скажите этой женщине, что ее муж этого не одобрит. Шанель не одевает респектабельных женщин.

– Что она сказала? – спросила у меня Корнелия.

– Она считает, что Шанель… ну, что она слишком авангардна для вас.

– Там нет корсетов, – продолжила Корнелия. – Вероятно, именно это имеет в виду мадам Симон. С другой стороны, – сказала она, поднимая вверх руки, – почему мы должны затягивать себя? Вчера вечером мы ходили на сольный концерт Айседоры Дункан. Так вот она была практически раздета. Почему мы, женщины, должны стыдиться своего тела?

«Боже, – подумала я, – что творится у них в этом Саут-Бенде? Может, Корнелия вообще суфражистка?»

Мне же мадам сказала по-французски:

– Клиентки Шанель торгуют своим телом. Коко – тоже. Ее одежда соответствует ее морали.

Мадам Симон всегда понимала по-английски больше, чем показывала. В отношении платьев она представляла школу «чем больше, тем лучше» и была приверженцем моделей, требующих контролирующего нижнего белья. Часто распалялась насчет скандальной моды, ставшей популярной после Французской революции. Тогда женщины одевались как римские статуи, оголяя грудь. Никаких приличий. Никакой респектабельности.

– Когда женщина теряет свою репутацию, с чем она остается? – говорила мадам Симон в своих нередких лекциях, адресованных Жоржетте и молодым швеям. – Не поддавайтесь на сладкие слова, ma petite filles ^[53]. Поступитесь своей добродетелью, отдадите целомудрие – потеряете шанс на достойную жизнь. И у вас не будет ни своего дома, ни детей.

– А я и не думаю отдавать свое целомудрие, – после одной такой проповеди мадам заявила мне Урсула, самая бойкая из всех швей. – Я рассчитываю получить за него хорошую цену.

Французы называли швей «модистками», а остальных мастеровых женщин – «гризетками». Все это девушки из бедных семей, сами пробивающие себе дорогу в жизни: тяжелый труд, низкие заработки, никакой защиты. Было много разговоров, когда одна из гризеток, Луиза, познакомилась с богатым мужчиной и переехала в его квартиру на Рю-де-ля-Пэ. Мадам Симон немедленно уволила ее.

– Мадам сейчас великая моралистка, – сказала мне Урсула. – Авторитетная и положительная, но вначале…

Похоже, у мадам Симон когда-то был покровитель. Богатый человек, вкладывавший деньги в ее магазин и в нее саму.

– Она думала, что они поженятся, – продолжала Урсула. – Но когда пришел час, он захотел жениться на девственнице. Видите ли, Нора, в Париже полусвет – это отдельный обособленный мир. Габриэль Шанель – великая куртизанка, но в обществе ее не принимают. Ее называют irrégulier – женщиной человека, который поддерживает ее, но никогда на ней не женится. Такие могут взлететь высоко, но могут и упасть, разбиться, – мадам это хорошо известно. У мадам, по крайней мере, есть свой бизнес. А вот моя сестра, – она покачала головой, – влюбилась, как она говорит, в женатого мужчину. Десять лет они встречались время от времени в дешевых гостиницах. Она обманывала всю нашу семью. Но когда наконец решила уйти от него, он ее избил. Она все это отрицает, но я сама видела эти синяки.

– Жуть, – сказала я. – Бедная девушка.

Я изобразила глубокий шок. Понимаю, это было лицемерие, но я не хотела – не могла – вспоминать Тима Макшейна.

А теперь мадам Симон разоблачала Коко Шанель перед Корнелией Уилсон.

– Что она говорит? – в конце концов, не выдержав, спросила у меня Корнелия.

– Ну, мадам Симон говорит, что… В общем, личная жизнь – это…

– Она – содержанка, – на довольно четком английском произнесла мадам. – А клиентки у нее – проститутки!

– Боже ж ты мой! – воскликнула Корнелия, когда мы с ней начали наш тур. – У нас в Саут-Бенде такая женщина, как Шанель, никогда не могла бы открыть свой магазин. Ни одна уважающая себя женщина не стала бы у нее покупать. Плохо дело. Я была бы не прочь отказаться от всех этих штуковин из китового уса. И все же женщина, которая потеряла свое доброе имя, могла бы с таким же успехом умереть. Моя бывшая одноклассница связалась с женатым мужчиной. Он сказал ей, что его жена смертельно больна, что он не может сейчас бросить ее, но что уже скоро она умрет. Этого, ясное дело, не произошло. Моя подруга была вынуждена покинуть город. Весь Саут-Бенд до сих пор обсуждает ее. Я ее не сужу, просто удивляюсь, как такая умная девушка – в школе у нее были одни пятерки – может быть такой дурой.