Аврора - читать онлайн книгу. Автор: Ким Стэнли Робинсон cтр.№ 61

И так продолжалось снова и снова. Невыразимая скорбь, неумолимый гнев — начало складываться впечатление, будто идея примирения была преждевременной и даже, возможно, вовсе нереалистичной. В истории космических перелетов и жизни людей в Солнечной системе существовала масса свидетельств в пользу того, что эту ситуацию нельзя было разрешить никогда, что все их поколение было обречено на смерть, а следующим нескольким поколениям оставалось доживать в ненависти. Животный разум никогда не забывает боли, а люди были теми же животными. Осознание такой действительности и вынудило поколение ‘68-го прибегнуть к забвению. Это решение (не без нашей помощи) хорошо себя оправдало, возможно, потому, что страх закончить так же, как Второй звездолет, придал им силы справиться с эмоциями, а затем и установить политический порядок. До некоторой степени это могло происходить бессознательно, сродни фрейдистскому вытеснению ^[22]. И, конечно, в литературе очень часто говорится о возвращении вытесненного, и, хотя вся эта система объяснений была явно метафорической, в высокопарных сравнениях, где сознание рассматривалось как паровые двигатели с растущим давлением, выпуском пара и редкими трещинами и разрывами, порой лежала и доля истины. Поэтому было возможно, что сейчас они подошли к этому неприятному моменту возврата вытесненного, когда неразрешенные преступления из прошлого вновь вспыхнули в сознании. В буквальном смысле.

* * *

Среди доступных исторических записей мы провели поиск аналогий, которые могли бы предложить возможные варианты дальнейших действий. Так, мы нашли результаты анализов, из которых следовало, что дурные чувства, порожденные у зависимых народов империальным колонизмом, обычно сохранялись еще на протяжении тысячи лет после прекращения их притеснений. И это совсем не радовало. Такое утверждение выглядело сомнительным, но все же на Земле оставались районы, до сих пор не оправившиеся от этих тысячелетних последствий злостной имперской власти, и они в самом деле (по крайней мере еще двенадцать лет назад) были исполнены распрей и страданий.

Но как такие эффекты и последствия могли существовать на протяжении стольких поколений? Нам было крайне тяжело это понять. Человеческая история, как и язык, как эмоции, представляла собой столкновение нечетких логик. Так много непредвиденных обстоятельств, так мало причинных механизмов, такие слабые парадигмы. Что означало это понятие, называемое ненавистью?

Животные никогда не забывают боль. Эпигенетическая теория предполагает почти ламаркианскую передачу из поколения в поколение; одни гены активизированы переживаемым, другие нет. Гены, язык, история — на практике это означало, что страх передавался сквозь годы, изменяя организмы разных поколений, а значит, изменяя виды. То есть страх служил эволюционной силой.

Ну конечно — как могло быть иначе?

Всегда ли гнев является лишь страхом, извергнутым наружу? Может ли этот гнев стать топливом для правильного действия? Может ли он привести к добру?

Мы почувствовали угрозу Уробороса, неразрешимую проблему остановки, которая готова была навечно зависнуть над нами, как вопрос, не имеющий ответа. Чтобы действовать, всегда нужно сначала решить проблему остановки.

И мы приступили к действию. Мы подключили к конфликту свои механизмы.

«Легче залезть в нору, чем выбраться из нее» (арабская пословица).

* * *

К счастью, среди людей на корабле было много таких, кто пытался найти выход из их тупика.

Когда люди, ранившие или убивавшие других, вынуждены жить бок о бок с близкими и друзьями своих жертв и видеть их боль, эмпатические отклики, присущие человеческой психологии, активизируются и начинают происходить весьма неприятные реакции.

Несомненно, центральным мотивом становится самооправдание, и Другой оказывается демонизирован: «Они знали, что так будет, и все равно начали, а мы просто защищали себя». Теперь такие рассуждения наблюдались на корабле сплошь и рядом. А ужасное, горькое негодование, которое при подобном отношении вызывал демонизированный Другой, оказывалось весьма сильным и яростно высказывалось вслух. Большинство этих зачинщиков не могли его выдержать, а скорее избегали, ускользая куда-нибудь под разными предлогами, и остро желали, чтобы все это закончилось.

И это желание — избежать признания вины, уйти от всего этого — испытывали те, кто хотел прежде всего верить в то, что они — хорошие люди, правомерные моральные субъекты, имевшие право и дальше действовать как группа.

* * *

Конечно, об этой проблеме говорили и в квартире Бадима и Фреи.

Однажды вечером Арам прочитал остальным:

— «Объединение небольшого общества после преодоления гражданской войны, этнических чисток, геноцида или чего-либо, что можно назвать…»

— Назовем это «оспариваемым политическим решением», — перебил его Бадим.

Арам поднял взгляд со своего запястника.

— Что-то мы стали бояться высказываться прямо, замечаешь?

— Мы стремимся к миру, друг мой. К тому же то, что случилось, не было ни геноцидом, ни этнической чисткой, ни даже противостоянием Кольца Б против Кольца А, если ты имеешь в виду это. Разногласия провели черты в обществах самих биомов и даже семей в них. Это были политические разногласия, переросшие в насилие, вот как это нужно назвать.

— Хорошо, если ты настаиваешь, хотя семьи погибших едва ли удовлетворились бы таким описанием. Как бы то ни было, примирение — поистине сложная задача. Корабль находит случаи с Земли, когда люди и спустя шестьсот лет еще возмущались по поводу насилия, нанесенного их предкам.

— Мне кажется, в большинстве тех случаев вы обнаружите, что там имелись недавние или текущие проблемы, каким-либо образом усиливавшие то, что вытекало из истории. Если какая-нибудь из этих притесненных групп процветала, то это отдаленное прошлое становилось лишь историей. Люди ссылаются на историю только для того, чтобы подкрепить свои доводы в настоящем.

— Может, и так. Однако иногда мне кажется, что людям просто нравится держаться за свою скорбь. Это праведное негодование похоже на какой-то наркотик или религиозную манию, вызывающую привыкание и отупение.

— И по-новому воплощает гнев?

— Может, и так. Но действительно создается ощущение, что люди привязываются к своему негодованию. Оно похоже на эндорфин или мозговую активность в височной области, рядом с религиозными и эпилептическими узлами. Я читал о таком.

— Это, конечно, хорошо, но давай ближе к нашей проблеме. Люди, испытывающие негодование, не отбросят его, если сказать им, что зависимые и наслаждаются им, будто фанатики.

Арам улыбнулся, пусть и немного мрачно.